В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941-1943 - Ханс Киллиан

Чтобы не встречаться с начальником Кнорре, я располагаюсь в местном лазарете Старой Руссы.

Здесь главная проблема – особый тип ранений. Русские заложили на главной дороге, а также без разбора на всей территории бессчетное количество фугасов самой примитивной конструкции, в форме деревянных тарелок. Теперь к нам поступают раненые с ужасными повреждениями ног. В одной только Старой Руссе в лазаретах я обнаруживаю двадцать пять таких несчастных. Зачастую ткани настолько разорваны, а кости до такой степени раздроблены, что лечение одно – ампутация. Также чрезвычайно велика опасность газовой гангрены. Троим раненым приходится ампутировать сразу обе ноги.

В тот же день я успеваю посетить еще один госпиталь. Он должен переезжать в Парфино на реке Ловать и напрасно ожидает, что ему на смену приедет отделение военного госпиталя.

Ничего не подозревая, захожу в операционную – и что я вижу? Нет, не верю собственным глазам, неужели это возможно! Невысокий подтянутый человек с умным взглядом, который, стоя у головы пациента, оперирует поврежденный глаз, не кто иной, как полковник доктор Криглер. Ошеломленный, я восклицаю:

– Господин полковник, неужели вы оперируете?

– Ясное дело, как же иначе, – кратко отвечает он и удивленно смотрит на меня, – почему же нет?

– Достойно всеобщего внимания!

– Да в чем дело, профессор?

– Чтобы высокопоставленный офицер медико-санитарной службы еще и за нож брался – такого я пока не видел!

– Послушайте-ка, – с уверенностью начинает он, – я ученик Франца (знаменитого военного хирурга и инспектора медико-санитарной службы), и, как начальник медицинского корпуса и врач-офтальмолог, я не позволю лишать меня права оперировать поврежденные глаза.

Замечательный пример! Большинство офицеров медицинской службы тратят свои силы, ведя изнурительную бумажную войну в администрации, совершенно пренебрегая обязанностями врача. Медицинское руководство становится все более похожим на предпринимателей, занятых транспортировкой больных.

– Могу я поговорить с вами, господин полковник? – прошу я его.

– Конечно! Я почти закончил.

После операции мы долгое время беседуем в соседней комнате. Он передает мне точные сведения о новом расположении дивизионных медпунктов и полевых госпиталей своего корпуса. Я со своей стороны сообщаю о самых серьезных из допущенных ошибок.

Доктор Криглер не боится говорить откровенно и выходит из себя, когда мы начинаем обсуждать некоторые неприятные вопросы, среди которых упавшая за время этой войны репутация врачей и всего медицинского обслуживания по сравнению с опытом Первой мировой войны. Звучат резкие слова.

– Повсюду нужно ходить и просить за раненых, профессор, – с горечью в голосе восклицает он. – А если проявить настойчивость и требовать, то добьешься еще меньшего или вообще ничего. Машины с боеприпасами, конечно, намного важнее, чем транспорт для перевозки раненых. Черт бы их побрал!

11 сентября. Впервые из Старой Руссы отправляемся на восток, в местечко Анехино на реке Ловать. Несмотря на плохую, изъезженную дорогу, мы довольно быстро добираемся до широкой реки и большого понтонного моста. Обычная в таких местах остановка на сей раз продолжается недолго, очень скоро мы благополучно переправляемся на другой берег.

Нужно посетить два медпункта расположенных здесь дивизий. В одном из них работает молодой врач с известной фамилией Кусмауль.

Мы надеемся, что за Ловатью дорожные условия будут лучше, и глубоко заблуждаемся. Дороги, напротив, становятся все хуже, грязная жижа все более вязкой, колеи и выбоины глубже. Путь совершенно размок, дороги настолько истоптаны колоннами, что порой мы даже не знаем, где ехать. Долгие часы проходят в длительных остановках. Снова и снова путь преграждают застрявшие машины.

Все-таки мы добираемся по крайней мере до одного из дивизионных медпунктов. Здесь все налажено. Доктора рассказывают, что впереди на наши позиции напали разъяренные казаки верхом на лошадях. Сущее безумие! Конечно, их всех расстреляли. Нам показывают трофеи – изогнутые казацкие сабли.

Несмотря на трудности, мы пытаемся пробраться дальше и в конце концов оказываемся в ольшанике, через который по просеке пробирались наши дивизии. На этом путешествие закончилось. Эта превратившаяся в сплошную грязную жижу глубиной по горло просека оказывается для нас непреодолимым препятствием.

– Хватит, довольно! – кричу я Густелю. – Тормози и разворачивайся, только осторожно!

Колеса соскальзывают. Машина не хочет двигаться с места, приходится подкладывать ветки.

Вдруг, в это просто невозможно поверить, откуда ни возьмись, появляется небольшой автомобиль. И быстро подлетает к нам. Открытый автомобиль марки «Фольксваген». Водитель довольно посвистывает, продвигаясь по просеке в темпе вальса, так, словно поездка по грязной жиже всего лишь детская забава. Просто сногсшибательно!

Мы вдвоем изо всех сил толкаем нашу машину, пока она наконец-то не разворачивается по направлению к Старой Руссе. Затем колеса по новой начинают буксовать в грязи. По глубоким лужам с тяжкими трудами мы едем обратно к Ловати. И лишь поздно вечером, совершенно измученные, добираемся до нашей квартиры в Старой Руссе.

Главный врач армии извещает меня письмом, что я должен отправляться в Демянск. Кажется, там сложилась критическая ситуация, так же как и в Новосокольниках.

На следующий день мы выезжаем в восточном направлении по маршруту наступления, но уже через десять километров безнадежно застреваем в каком-то перелеске среди наступающих колонн.

Проходят долгие часы напрасного ожидания под проливным дождем. Я вылезаю из машины и вдоль дороги пробегаю вперед на некоторое расстояние, чтобы разведать, что случилось и можем ли мы вообще сегодня рассчитывать на продвижение вперед. На обратном пути к машине я случайно замечаю в лесу странное место. Вся земля окрашена кроваво-красным цветом.

– Ради всего святого, Густель, – кричу я в ужасе, – посмотри сюда. Там, кажется, произошло массовое убийство, видишь вон те красные места?

Густель всматривается. Я думаю, что он сейчас испугается. Ничего подобного! Парень совершенно спокоен, молчит себе и только ухмыляется. Он что, тупой? Я в бешенстве.

– Что тут смешного?

Он по-прежнему ничего не отвечает, только улыбка на лице расплывается все шире.

– Но, господин капитан, – говорит он с непробиваемым спокойствием, – я не вижу тут ничего ужасного.

Жестом он показывает, что я слишком разволновался. Это еще больше выводит меня из себя, и поскольку теперь я хочу убедиться лично, то пробираюсь в глубь леса. Солдаты кричат мне вслед: «Осторожно, господин капитан, назад! Там мины!»

Разъяренный, я делаю еще два шага вперед. И остановившись, мгновенно соображаю, почему Густель так бесстыдно ухмылялся: вся земля плотно устлана спелой, ярко-красной брусникой. Сверкающие в сочных мхах редкого лиственного леса ягоды расстилаются багряными коврами. Высота кустов от 20 до 30 сантиметров, а красных сочных ягод на них в два, а то и в три раза больше, чем у меня на родине в Шварцвальде.