Бикфордов мир - Андрей Курков

Шофер закашлялся и оторвал голову от руля. Сонным взглядом посмотрел на «светлячок», потом перевел взгляд на Горыча. Горыч лениво потянулся.

– Ну и накурено… – покачал головой шофер. – Чуть не задохся.

– Где накурено?! – удивился Горыч.

Шофер сосредоточился, на пробу вдохнул несколько раз носом воздух.

– Да, странно, – сказал он. – А ведь только что чудом не задохся во сне.

– Так, наверно, во сне и пахло табаком, – предположил Горыч.

– Верно, – после короткой паузы согласился шофер. – Сон хороший был, только не весь.

Горыч повернулся к шоферу лицом, опершись плечом о спинку сидения.

– Не весь хороший?! – переспросил он.

– Нет, не весь правдивый…

– Ну ты даешь! Сон, да еще и правдивый захотел! – Горыч улыбнулся.

– Да ты понимаешь, – говорил, словно оправдываясь, шофер. – Там почти все было как на самом деле, когда я только на шофера выучился… но только все хорошее. Понимаешь? Я один раз в жизни чужой орден надевал. Ну, там эта история закончилась печально. Председателя колхоза и партсекретаря арестовали… и еще несколько человек; а меня – нет, потому что я всю правду рассказал, как все было. Но, понимаешь, во сне ничего этого не было!

– Ну если б не проснулся, может, и увидел бы продолжение, – без особого интереса к разговору сказал Горыч.

– Да. Зря проснулся, – кивнул шофер. – Интересно было б все увидеть. Я ведь и лица их всех уже забыл, а тут во сне узнал их сразу и вспомнил.

– Ну вот, – снова потянулся Горыч. – А говорят, что во сне мы видим то, чего нам в жизни не хватает!

И длилась ночь, лишенная светил и времени. Катилась машина по невидимой в темноте, наклоненной плоскости земли. Катилась не спеша, повинуясь неясному закону сопротивления мрака свету, движущемуся в нем. Обитатели кабины чередовали долгие разговоры о прошлом с настолько же долгими молчаниями о нынешнем, как бы пытаясь хотя бы так разделять застывшее время на определенные промежутки. Странное существование в темноте не только нарушало собою какие-то ранее непреклонные научные законы – катилась машина, у которой уже невесть когда закончилось горючее, и так же спокойно загорался прожектор, неизвестно откуда напитываясь электричеством; нарушились и обычные, более вечные законы природы: и Горыч, и шофер давно ничего не ели, но чувства голода не возникало. Тревожила их иногда жажда, но и о ней они забывали, вспоминая солнечный свет. Хотя воспоминания о солнечном свете также не бывали долгими: от этих воспоминаний нестерпимо болели глаза, и тогда приходило время разговоров о прошлом, и удивительно, что прошлого было так много, что не будь этой темноты и не прервись день вчерашний – этого прошлого хватило бы и на будущее, хватило и осталось бы оно даже для следующего поколения. Но поколения не рождаются в темноте. Для них нужен свет.

Легкие кучерявые облака летели на запад. Летели необычайно быстро. Харитонов провожал их завистливым взглядом. Им помогал ветер, а здесь, внизу, под деревьями, воздух стоял недвижимо, все живое передвигалось лишь собственными усилиями, отчего у человека, тянувшего шнур, возникало чувство несправедливости. Но не было у Харитонова обиды на природу. Чем могла, она кормила его. Как могла, помогала в пути или, по крайней мере, не мешала, не создавала лишних препятствий. Уже не думал Харитонов о том, что кто-то, получив из его рук конец бикфордова шнура, пойдет по нему к берегу Японского моря, но все равно надо было идти дальше и надо было тянуть шнур вперед, в неведомое будущее. Ведь только этот шнур мог как-то объяснить, кто такой Харитонов, откуда он и почему в пути. И не важно, поверят ли ему. Важно, что цель его странствия реальна и понятна.

Идя следом за облаками, Харитонов вышел к небольшой сгоревшей деревеньке, прятавшейся в таежной глуши. Несколько больших пепелищ, тут же колодец, бочка с водой. Харитонов подошел к колодцу, заглянул в него и увидел глубоко внизу отражение неба. Сбросил с плеча вещмешок и присел на сруб. Обидно стало ему, что первое встреченное им на пути человеческое жилье было сгоревшим, и не у кого спросить, как быть дальше, куда идти. И не узнать, что случилось с этой деревенькой и ее жителями.

Механическое шипение отвлекло Харитонова от его мыслей. Он оглянулся, пытаясь определить, откуда донеслось это шипение, и неожиданно услышал такой же механический голос:

«…Уже не первый год народ-победитель празднует великую победу над фашистской Германией. Руины, оставленные оккупантами, вновь превращены в заводы, фабрики, элеваторы, колхозы и совхозы. После длительной остановки мы вновь двинулись вперед к намеченной партией цели. И хоть движемся мы пока медленно, но уже и в этом поступательном движении выделились ударники, которых сегодня награждали высшими наградами в сердце нашей Родины – Кремле…»

Харитонов, затаив дыхание, слушал этот далекий голос, сообщивший ему, что война уже кончилась, притом не вчера, а несколько лет назад. Вокруг, значит, работают заводы, колхозы, элеваторы, идет мирная жизнь, а он в глухом таежном уголке только мечтает о ней.

Харитонов встал и, отбрасывая носками давно нечищенных сапог обгоревшие головешки, принялся искать источник голоса. Нашел быстро, взял радио в руки, покрутил так и этак, прислушиваясь. Пару раз оно зашипело, а потом неожиданно включился концерт легкой музыки. Харитонов аккуратно положил источник музыки на обгоревшую доску и вернулся к колодцу. Музыка звучала негромко, и вдруг какой-то вой, донесшийся с неба, стал ее заглушать. Харитонов задрал голову вверх, но увидел лишь кроны, колыхавшиеся под ветром.

Подняв с земли вещмешок, Харитонов продолжил путь. Он шел по тропинке, петлявшей между пепелищами, и вышел на деревенский погост, где вперемешку с полусгнившими крестами росли какие-то разнородные низкорослые деревья. Харитонов подошел к одному деревцу и, к собственному удивлению, увидел на его ветвях много мелких груш. Он попробовал дичку, и во рту стало непривычно сладко и терпко. Еще раз оглянулся на странный кладбищенский сад с единственным плодоносящим деревом, потом долго и медленно собирал урожай мелких груш в свой вещмешок. Собирал – словно куст оббирал, деревце было низким, ствол его полулежал на едва заметном холмике. Собрав все плоды, Харитонов завязал вещмешок и вскинул его себе на плечи. Сразу ощутил ношу и радость от ее тяжести, и продолжил он с этой радостной ношей свой путь. Оставил позади себя и сгоревшую деревеньку, и одичавший таежный погост. Казалось ему, что все еще ведет его куда-то тропинка, найденная в деревне, но вскоре понял он, что и она осталась где-то позади, в наполненном странным гудением месте. А впереди был вечер. Он двигался навстречу Харитонову, и как можно ранним утром, идя по полю, входить в глубокий туман, так Харитонов входил в сумерки, птичьим пером плавно опускавшиеся на землю. День, принесший встречу с чьей-то прошлой жизнью и давший щедрой рукой сладко-терпкую пищу, заканчивался, но еще долго пробирался по тайге почти наощупь бывший младший матрос Харитонов, пока не остановила его сплошная темнота и ее сопротивление не устроило странника на ночлег на теплой голой земле, подложив вещмешок ему под голову.