Седая весна - Эльмира Нетесова

— Не стоит огульно хаять всех! Люди здесь живут хорошие. А основания для беспокойства имеются у каждого. Сами знаете, какое теперь время. Здесь от соседа зависит многое. Может, не тот повод для знакомства нашли. Но и это объяснимо.

— Что тут случилось? — вышли забеспокоившиеся родственники. Увидев их, лейтенант разулыбался. Все мигом прояснилось.

— А к нам кляуза пришла! Половина улицы под ней подписалась. Вот и нагрянули. Знай мы, кто сюда приехал, не пришли б! — уходили гости, ругая местных обитателей.

Мишка не придал значения случившемуся и вскоре забыл о визите милиции. На следующий день Селиванов улетал на Колыму. Он выехал из дома на заранее заказанном такси рано утром. Жители улицы — его соседи, еще не проснулись. Окна домов плотно задернуты занавесками. Ни одного лица не промелькнуло, ни единого слова не услышал, словно никому из соседей нет дела до Мишки. Но человек не верил в эту тишину и знал, что соседи всегда начеку.

— Ну, как у тебя дома? Что нового? Отдохнул? — засыпали вопросами мужики.

— Новое — это хорошо забытое старое! А потому изменений немного. Отдохнуть не пришлось. Купил дом. Ведь контракт закончится и нужно подыскать жилье. Постоянное. Потом его обставить надо, обустроить полностью.

— А мне ехать некуда. Никто не ждет, — обронил Гришка, взгрустнув.

— Да не тужи! Уедем вместе! Первое время у меня поживешь, а там подыщешь жилье, бабу помоложе. Заживешь заново! — успокаивал Михаил.

— А меня возьмете? Я тоже в девках засиделся, — подал голос Петька.

— Тебе чего в чужие места? Вчера из дома письмо получил, — напомнил Степка.

— Лучше б я его не получал. Раньше всех жена отказалась, теперь и сын. Он не понимает, почему я остался на Колыме. Мол, хороший человек всюду себе дело сыщет. А я, как говно, посреди лужи мотаюсь и ни к одному берегу не прирасту. А ведь я на квартиру зарабатывал, чтоб больше с тещей не жить.

— У тебя еще теща жива?

— В том-то и вся беда. Она как заноза в жопе! Никак не могу выдернуть, достать неловко.

— А чем помешала?

— Моей все уши прожужжала, что она не за того вышла. Теперь сама ей нашла. Отставника! Он нынче всю семью в шесть утра поднимает — на построение. Потом — бегом в туалет и на кухню! Моя жена, живя со мной, никогда лопату в руках не держала. Теперь на даче, как рядовой, вкалывает. С молотком и топором. А этот — погоняет. Была баба как баба — кругом шестнадцать. А тут сын общую фотографию прислал, я ее не узнал. Где все потеряла? Ни спереди, ни сзади ничего. От тещи только нос и уши…

— Самое главное осталось! Суть! — рассмеялись мужики.

— Всех загонял, падла! Но странно! Живут и разбегаться не думают. Теща пикнуть боится.

— То-то и оно, умеет всех в руках держать. А мы слишком жалостливы.

— Когда сам через Колыму пройдешь, научишься и других беречь. Чьи души не подморожены, чужой беды не чуют. Это факт! — согласился Мишка.

Селиванов рассказал жене о покупке дома, показал документы. Шура радовалась как ребенок и с любопытством расспрашивала мужа о нем.

— А если нам снова предложат продлить контракт? — посмеялся Михаил.

— Нет! Я не смогу. Устала!

— Значит, уедешь от меня?

— Что? Размечтался! Я хуже Колымы! Уж если мое — никому не отдам! Не выпущу! Коль уедем, то вместе!

— А если я останусь?

— Тоже вдвоем, — вздохнула женщина.

— Понимаешь, после этих пяти лет фирма гарантирует нам пенсию. Потому оставаться дольше нет смысла, — успокоил Мишка жену.

За работой и ежедневными заботами неумолимо шло время. К Селиванову на прииск просились новые люди, прослышавшие о высоких регулярных заработках. Михаил брал лишь тех, кого хорошо знал, в ком был уверен. Его за все годы ни разу не подвели и не опозорили. Хотя после работы он слышал:

— А чем нынешняя житуха отличается от прошлого, от зоны? Вкалываем без праздников и отпусков, с одним выходным. С восьми и до восьми. Что видим? Да ни хрена!

— То верно! Я уж и забыл, как голая баба выглядит. Приведись закадрить какую, всему заново учиться придется! Отвык. То зона, то прииск. С работы придешь, не то о бабе, забываешь имя, не говоря уж о том, что в портках болтается. Завалился на койку и до утра.

— Твою мать! А чем вы недовольны? Жратву нам дают готовую. Да такую, какую на воле во сне не видели! Постели чистые! Не только это, даже наше тряпье стирают. В комнатах убирают. К нам парикмахеры сами приходят. В каждой комнате телевизоры, кондиционеры, газировка. В общаге буфет — ресторану позавидовать. Любые видеозаписи. Зарплата в баксах! Иль ты такое в тюряге имел? Какого хера расхныкались? Иль силой всех держат здесь? На место каждого желающих хоть жопой ешь! Не по нраву — отваливайте прямо теперь! — не выдержал Михаил.

— Не кипи, Миш, не духарись, мы меж собой переговорили, — смутились мужики.

— Оно хоть и верно все, что ты говоришь, но и мы правы. Надоело по струнке ходить перед иностранцами. Ведь не мы, они на нашей земле живут. А нам — перед этими засранцами пресмыкаться приходится. Пива не выпей. Не выражайся в их присутствии. Поссать лишний раз не моги. На работе не то перекурить, словом не перекинешься. Все вкалывай, как робот. Но мы ж люди!

— Роботам не платят! А коль хотите дурака валять, то и получать станете, как все, что за воротами. Копейки и в деревянных! Их инфляция сожрет. Иль не знаете, как остальные живут? С хрена ли к нам на одно место — сотни желающих прибегают? Этих уламывать не придется, хлебнули лиха. Они с любым из вас своей долей махнутся. Еще и спасибо скажут! — кипел Селиванов.

Мужики замолкали. При Мишке не заводили больше таких разговоров, знали, ответит так, что кисло станет, да и терпенье его не хотели испытывать. Но в то же время устали от вида колючей проволоки, какою была обнесена территория прииска. Понимая необходимость, страдали от этой меры предосторожности, напоминавшей зону. Никто из них не покидал прииск. Не возникало желания пойти или поехать в город. Здесь был свой город в городе, где каждый знал друг о друге всю подноготную, где жили и работали на виду, без зависти, подсиживаний, воровства и пьянства. Здесь даже самые большие праздники вмещались в единственный бокал шампанского и длились не более пятнадцати минут.

Тяжело приходилось людям давить в себе исконное, русское, заложенное в крови самой природой. Уж праздник так праздник! Он для всех и надолго. Столы ломились не только от еды, а и от хмельного. Его никому не отмеряли. Пей, сколько влезет, сколько душа примет.

Здесь на прииске о таком даже не вспоминали.

И оглядевшись по сторонам — нет ли поблизости Мишки иль американцев, матерились шепотом, что даже в зоне на Новый год давали зэкам отдых…

Селиванов понимал все. И после смены, придя к мужикам, сказал как-то: