Когда умирают слоны - Чингиз Абдуллаев

– Да, – удивилась вдова, – Шалва тогда несколько летпреподавал.

– Скажите, пожалуйста, он советовался с вами, когда подавалзаявление об отставке из милиции?

Женщина посмотрела на сына, потом на дочь, тяжело задышала.Сын снова решил, что нужно вмешиваться.

– Мои родители жили очень дружно, – с возмущением произнесон. – И мой отец всегда советовался с матерью, прежде чем принималответственные решения.

– Нет, – неожиданно тихо проговорила его мать, – нет. Он намничего не говорил. Не хотел волновать. Ни меня, ни детей. Уже потом я узнала,что против него была развернута кампания травли. Шалва учился в Москве, у негобыло много друзей, и его враги решили этим воспользоваться. Он тогда подалзаявление об отставке и ушел с работы. Когда заявление подписали, приехал и всерассказал мне. А потом позвонил своему брату.

– Какому брату?

– Младший брат моего мужа работает в прокуратуре, – пояснилавдова генерала.

Дронго взглянул на Тамару. Такой важный факт не был нигдеотражен. Ни в одном документе! И никто ему об этом не говорил.

– А он не уходил с работы во время правления Гамсахурдиа? –уточнил Дронго.

– Нет, не уходил, – ответила вдова, – он уже пятнадцать летработает в прокуратуре.

– А когда муж решил снова вернуться в полицию, он вам обэтом сказал?

– Да. Советовался и со своим младшим братом, и со мной. Ябыла против, мне казалось, что у него уже есть авторитет в университете и емунужно продолжать научную и преподавательскую деятельность. Но он посчитал иначе.

– А его младший брат? Он тоже не советовал генералувозвращаться в полицию?

Женщина нахмурилась. Достала носовой платок. Сын молчал, нерешаясь больше вмешиваться в разговор. Тамара прикусила губу. Молчаниестановилось неприличным, Этери шумно вздохнула, глядя на мать.

Вдова вытерла лицо и посмотрела на Дронго.

– Мы никогда не спорили, – сообщила она, – но иногда Шалвапринимал решения, основываясь на собственном мнении. Тогда брат советовал емувернуться на работу в милицию. Или в полицию. Я не помню, когда ихпереименовали.

Тамара посмотрела на Дронго, затем на часы, как бы даваяпонять, что их визит слишком затянулся, но Дронго не собирался останавливатьсяна середине разговора.

– Вы работаете в представительстве американскойфармацевтической фирмы? – обратился он к Этери, дочери генерала.

– Да, – ответила молодая женщина, – уже два года работаю.

– Отец не возражал против вашей работы в этой компании?

– А почему он должен был возражать? – не поняла Этери. – Онзнал, как трудно найти работу в нашей стране, поэтому никогда не возражалпротив моей работы.

– Какой у вас оклад?

– Около трехсот долларов. По грузинским меркам очень хорошаязарплата, хотя в Америке так не платят даже самым неквалифицированнымработникам.

– Вас устроил на работу отец?

– Нет, он даже не знал, когда я оформлялась в эту компанию.Меня рекомендовала туда моя подруга, жена генерального представителя компании.

– Как его фамилия? – спросил Дронго.

– Зачем это вам? – улыбнулась Этери. – Вы не верите, что ямогу сама устроиться на работу?

– Конечно, верю, но мне хотелось бы знать, кто у васгенеральный представитель?

– Гурам Мирцхулава. Он приехал в Тбилиси шесть лет назад изШвейцарии. Его супруга – моя школьная подруга. Они поженились четыре годаназад.

– Понятно. Вы по образованию химик?

– Нет, филолог. Меня взяли в пресс-службу компании.

– У них не было пресс-секретаря?

– Он и сейчас есть. Меня взяли заместителем пресс-секретаря,– объяснила Этери.

– И много людей работает в компании?

– Человек сорок-пятьдесят. Их представительства есть вМоскве, Киеве и в Баку.

– Понятно. Ваш отец никогда не спрашивал вас о работе вкомпании?

– Два-три раза спрашивал, как и всякий отец. У меня тогданачались проблемы с мужем, и отец был рад, что я занята на работе.

– Вам не кажется, что вы задаете очень личные вопросы? –снова вмешался сын.

– Извините. Тогда я спрошу вас. Кто сообщил вам о смертивашего отца? Ведь вас не было в этот момент в городе?

– Не было, – кивнул сын, – мне позвонил дядя и сообщил этупечальную новость. И я сразу же поехал сюда, чтобы поддержать мать и сестру.

– Откуда ваш дядя узнал о случившемся?

– Это я позвонила ему, – вмешалась вдова Гургенидзе. –Попросила его приехать.

– И он приехал?

– Да, раньше всех. Буквально через несколько минут былздесь. И очень помог нам всем. Если бы не он, не знаю, как бы мы себя вели.

Тамара снова посмотрела на часы. Был уже полдень.

– Когда ваш зять узнал о смерти генерала Гургенидзе? –поинтересовался Дронго.

– При чем тут мой бывший муж? – удивилась Этери.

– Мы ему ничего не сообщали, – нахмурилась ее мать. – Он намабсолютно посторонний человек. Только отец нашей внучки. Но мы его уже непринимали в нашем доме.

– У меня к вам последний вопрос. У генерала были враги?

– Не знаю, – честно ответила вдова, – наверно, были. Но онне рассказывал нам о своих делах. И не любил, когда мы его спрашивали.

Дронго поднялся. За ним поспешно встала со своего местаТамара. Поднялись и все остальные.

– Можно я пройду в кабинет? – спросил Дронго.

Сын нахмурился, но ничего не сказал. Дочь взглянула на мать,и та кивнула в знак согласия. Они прошли по коридору, открыли дверь в кабинет.Массивный дубовый стол стоял в углу, рядом с балконом. Тяжелое кресло за столомбыло обито уже потрескавшимся коричневым кожзаменителем. Множество шкафов скнигами, в другом углу – кушетка, рядом два стула. На левой стене от входанесколько кинжалов и старинное ружье. Балкон находился прямо за кресломхозяина. Дронго подошел к нему. Собственно, балкона как такового не было. Имназывали часть галереи, огороженной небольшой решеткой. Зато на двери,выходящей на него, и на окнах были установлены массивные решетки с замками.Дронго взглянул на ружье.

– Исправно? – спросил он у хозяйки дома, показывая на него.

– Оно осталось мужу от его дедушки, – пояснила она, – давноуже не стреляет, им никто не пользуется. Висит тут как память о его прадеде идеде.