Сочини мою жизнь - Лана Барсукова

– Года через три после того, как вы занялись экспортом? – уточнила Таня.

– А вы откуда знаете? – не просто удивился, а изумился Сергей Викторович.

«От верблюда», – хотелось сказать Тане. Но вместо этого она просто пожала плечами. Все собралось в голове в простую конструкцию: «Игореша работал с Сергеем три года. Так? А через три года папу выперли из органов. И бизнес их распался. Совпадение? Не думаю! После папиной отставки общий бизнес потерял смысл, каждый пошел своим путем, один в гору, а другой на пасеку».

В это время обстановка в кабинете как-то изменилась. И не в лучшую сторону. Появился сначала слабый неприятный запах, который быстро усиливался, приобретая характер вони. Это была, несомненно, гнилая капуста. Зина сдержала слово и вытащила ватник из вентиляции. Обманутая женщина способна на все.

Сначала Таня тактично делала вид, что ничего не чувствует. Сергей Викторович подыгрывал ей в этом, изображая безмятежность. Но вот он театрально стукнул себя по лбу, дескать, у него же масса дел, и предложил Тане проводить ее на выход.

По дороге он напутствовал:

– Вы там увидитесь с Игорешей, передавайте привет от меня. Жизнь нас разметала по широкому полю, но сколько воспоминаний, общих исходных точек. Сколько вместе пройдено! И обязательно расскажите ему про наш проект, про его перспективность. Пока еще не поздно, можно выгодно вложиться в наш бизнес. Многие хотят, но я очень требователен к репутации инвестора, не у каждого возьму деньги. Ведь мы стоим у истоков складского вектора развития страны…

Кажется, Таня еще никогда так не радовалась простой двери. А Сергей Викторович все тянул:

– Ну что ж, не прощаюсь. Надеюсь, что мы все вместе, втроем обмоем наш инвестиционный договор. Как умный человек Игореша не пройдет мимо такой возможности.

«И не надейся», – подвела итог Таня. А вслух заверила, что все поняла, привет передаст, и радостно вынырнула на свет.

Как хорошо было на улице! И даже пустырь с обгаженной тропинкой показался Тане райским садом. Было тепло, ветерок сдувал с Тани запах капустной гнили, а главное, она была уверена, что не зря прожила этот день.

Картинка стала ясной: Игорь Лукич горбатился на этого певца складов, пока высокопоставленный папаша-милиционер крышевал их бизнес и отгонял он него оголодавших бандитов. Схема была Игоря, это ясно, он все это придумал и провернул, сыграв на глупости Горбачева и положении Прибалтики как тамбура, предбанника Запада. Как только через три года папу турнули, Игорь Лукич ушел в свободное плавание, прихватив свою долю денег. Все, что он прежде заработал на страховой схеме, у него забрали бандиты, но он, как Феникс из пепла, родился второй раз.

И еще… Что-то было еще важное, царапающее нервы. Да, следы ожогов от паяльника. Таня с удивлением прислушивалась к себе и различала отчетливое желание провести по ожогам пальцем, подуть на них, чтобы не было больно.

День Игоря Лукича был разрублен пополам телефонной трелью. То, что было до, вызывало прилив деловой энергии и грозило обернуться к концу дня приятной усталостью. Единственное, что могло омрачить такое состояние, – это раздражение от нехватки времени и необходимости перенести часть дел на завтра. Локомотив его бизнеса несся вперед, и он, как машинист, твердо знал, что именно и как ему следует делать для движения по намеченному курсу. Это была рутина, облагороженная приятным чувством профессиональной состоятельности.

И вот когда его деловой поезд, идя точно по расписанию, к середине дня набрал приличную скорость, раздался этот злосчастный звонок. Вообще-то телефон Игоря Лукича редко молчал больше получаса, и он научился стойко сносить это бремя многочисленных деловых контактов и опутывающих его полезных связей. Его не просто было сбить с намеченного курса. Кому-то он обещал что-то неопределенное, от кого-то отстреливался анекдотом, кого-то заносил в список важных дел. Но редко кому удавалось поломать намеченный на день график. Игорь Лукич не любил слово «срочно». Точнее, он оставлял право использовать это слово только за собой. Ему всегда надо было срочно. А вот другие должны были подождать, когда в его графике появится щель, зазор, микроскопическая трещинка. Вот тогда он выполнял свои обещания и по праву имел репутацию человека, который держит слово.

Но этот звонок был из партийных кабинетов, а потому имел особый статус. Его приглашали на разговор «деликатного свойства». И не с кем-нибудь, а с самим Пал Палычем, главой политсовета той самой партии, представителем которой Лукичу предстояло войти в состав Госдумы.

Пал Палыч был человеком колоритным, играющим в простака. Его рубленые фразы, построение которых привело бы филолога в дрожь негодования, создали ему репутацию нестандартного политика и противника всякой заумности. Он мыслил и говорил, как будто рубил сплеча, наотмашь и резко. Но странным образом эта резкость всегда была ювелирно точно подогнана к политическому моменту, он рубил в точно отведенном для этого диапазоне и никогда не позволял себе лишнего. Пал Палыч казался Игорю Лукичу эдаким слоном в посудной лавке, который неуклюже топчется среди фарфора, но не оставляет после себя ни одной разбитой чашки. Про этого человека слагали анекдоты, что служит единственной надежной гарантией популярности в России.

Пал Палыч призывал Игоря Лукича голосом секретарши, дважды повторившей ненавистное слово «срочно». Игорь Лукич не сомневался, что в партийном мире ничего гореть не может и срочность там невозможна по определению. Но вместе с тем он знал, что чем меньше в деятельности реального содержания, тем изобретательнее люди в ее имитации и тем ревностнее оберегают тайну о своей ненужности. И, если хочешь с ними дружить, нужно подыгрывать им в этой игре, демонстрировать лояльность и горячую веру в то, что в партийных коридорах вершится история страны. И уж коли, оторвавшись от великих дел, Пал Палыч лично призвал его для разговора, то нужно бросать все и мчаться сей же час, сию же минуту.

О переносе встречи на другой день не смей и думать, это звучит дерзко по определению. Как будто какой-то паршивый бизнес ставится вровень с партийной работой. Такая картина мира почти оскорбительна для настоящего партийца. Это же не какой-то там Петрович, персонаж из списка «Форбс», которому можно сказать: «Извини, не могу, запара полная. Только если в среду. Ну тебе прямо совсем срочно?.. Ну вот, видишь… Давай, все. На созвоне, бывай». И он не обидится. А партийному лидеру принято говорить: «Лечу, аки стрела». Виталий Петрович понимает, что такое цейтнот, потому что он в нем постоянно живет и не жалуется, а партиец думает, что цейтнот – это красивое слово, которым украшают обращение к любовнице: «Прости, розы сегодня не такие, как ты любишь. Не мог лично проконтролировать, цейтнот полный». Или когда в думском буфете удается сделать не сто рекомендуемых жевательных движений, а только девяносто девять.

Матерясь и чертыхаясь, сломав рабочий график, Игорь Лукич поехал на свидание с Пал Палычем. Переступив порог приемной, он слегка запнулся. За столом секретарши сидела натуральная Памела Андерсон, хотя о натуральности в этом случае можно было поспорить. Она приветливо раздвинула губы и привстала из-за стола, чтобы лучше были видны ее роскошные формы. В обтягивающей офисной юбке русская Памела смотрелась еще пошлее. Пуговка на ее груди напряглась до предела и в любой момент могла отщелкнуть прямо в глаз Игорю Лукичу. Он инстинктивно сощурился. «Ни фига себе, – подумал сыродел, – а Пал Палыч-то того, орел!» Сомнений в том, что секретаршу связывают с шефом не только рабочие отношения, у него не было. Лукич не первый день жил на свете и отлично понимал многофункциональность таких секретарш.