Романтический эгоист - Фредерик Бегбедер

Пятница

Русская гигантомания: огромные березовые леса и миллионы жертв, о которых, впрочем, никто не говорит в «First», ночном клубе с видом на освещенный Кремль. «Метрополь» напоминает мне отель из «Сияния»,[123]только Джека Николсона с топором надо заменить на блядей с поясами для подвязок.

Франсуаза: Пожалуйста, целуй, если хочешь, эту девицу в моем присутствии, только недолго!

Я: Я не целую ее, а засасываю… Я не виноват, что ей всего 17 лет… Не волнуйся, я тебе дам потом попробовать…

В ресторане «Петрович» Эмманюэль Каррер ставит на стол бутылку водки. Я очень на него рассердился, это стоило мне страшной мигрени на следующее утро. Мы с Морисом Дантеком обжираемся красной икрой, завернутой в блины. Что удивительного в том, что автор «Детей Вавилона» чувствует себя как дома в Содоме и Гоморре! Антуан Галлимар[124]учит меня русскому языку: в ресторане, чтобы расплатиться, надо попросить «шьот», а «шьяс»[125]значит «сию минуту».

– Шьот шьяс! – восклицает он и платит за весь стол, за что ему большое спасибо. Оливье Рубинстен[126]объясняет мне, что можно посмотреть Москву, следуя по маршрутам «Мастера и Маргариты» Булгакова, типа как Дублин – по «Улиссу» Джойса. Когда эти романы станут никому не нужны (а это время уже не за горами), их можно будет использовать еще некоторое время в качестве туристических путеводителей – тоже дело. Продолжение рассказывать не буду, чтобы никого не выдать, но, поскольку мне вас жаль, я упомяну все-таки, что в Москве есть кафе «Пушкин», «Карма-бар», «Сафари Лодж» и «Night Flight» (на Тверской улице, это московские Елисейские Поля. Я нигде не видел такого количества худосочных корыстолюбиц: «Французы говорят, что я похожа на Кароль Буке, только лучше. А это кто, Кароль Буке?»).

Суббота

Иду вдоль Москвы-реки, грязной и безропотной, сжимая твою руку в своей. Когда мы целуемся на морозе минус двенадцать, мы рискуем примерзнуть друг к другу навсегда. Ничего плохого в этом не вижу. Бледные освещенные фасады в пьяной ночи – каждая ее секунда запечатлелась в моей памяти навечно. «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли – Москва», – писал Маяковский. Я наоборот. Москвичи зарабатывают в среднем 400 долларов в месяц: как им удается оплачивать GSM? Легко: они все левачат по ночам. Мы бродим по Патриаршим прудам. В начале «Мастера и Маргариты» Берлиоз, редактор толстого художественного журнала, встречает тут Дьявола, который предсказывает, что ему трамваем отрежет голову. Но нас на таком собачьем холоде ни один черт даже не окликнул. Я понимаю, почему у Булгакова действие романа происходит летом. По возвращении в отель секс становится вопросом биологического выживания.

Воскресенье

Русская зима победила Наполеона и Гитлера – а нас нет! В самолете на обратном пути я читал дневник Эрве Гибера и в какой-то момент, закрыв его, сказал Дантеку:

– Чтобы книга продалась, надо умереть.

– Я как раз над этим работаю, – ответил он невозмутимо.

Познание мира – первый шаг на пути к его преобразованию.

Карл Маркс

Понедельник

«Вот что происходит с романом: читатели не желают больше читать абсолютно выдуманные истории. Им необходима модель, подлинник. Они хотят, чтобы написанное было связано с реальными фактами». В. С. Найпол, интервью газете «Монд». Лауреат Нобелевской премии повторяет мои слова – пустячок, а приятно.

Воскресенье

Мечтаю стать бумерангом. Тебя кидают, а ты им – обратно, в морду.

Вторник

Приземляюсь в Барселоне в тот самый момент, когда там собираются отмечать 150-ю годовщину со дня рождения Антонио Гауди.[127]Уверен, что барселонцев так же затрахают с этой датой, как нас с Гюго. Но Гауди это заслужил в большей степени: предок Х.Р. Гигера, почтальон Шеваль[128]в каталонском варианте, сумел уговорить богатых испанцев финансировать его безумные проекты. Город кишит зданиями в форме драконов, и мне кажется, что они дышат. Это ни красиво, ни уродливо, просто забавно. А здорово, наверное, жить в сновидении сумасшедшего. Почему современные архитекторы кажутся по сравнению с этим такими унылыми? Мне надоели прямые стены, хочу жить в пряничном домике.

Пятница

Только одиночество позволяет настроиться на волну города. В Барселоне в 22 часа начинается комендантский час для тех, кому за 22. С полным ртом «пата негра» (эта ветчина из черноногой свиньи здесь вкуснее, чем в Париже, потому что я сноб) иду под склоненными ветвями деревьев вниз по Рамбла. Рамбла – это Круазет, идущая перпендикулярно к берегу. Вместо того чтобы гулять вдоль Средиземного моря, прешь прямо на него, смотришь ему в лицо, и такое чувство, что, разгоняясь от бара к бару, мчишься к темной воде, туда, вперед, в омут. Переулки вокруг Пласа Реаль идут то вверх, то вниз, город начинает вибрировать у меня под ногами, стены бегут навстречу, а булыжники мостовой выворачивают мне щиколотки. С умным видом пересчитываю бутылки, выставленные в ряд за спиной бармена в «Шиллинге» (ул. Ферран, 23). Притворяюсь, что поглощен изучением того, что происходит на стене. «Ну ни хрена себе: муха села! Поди ж ты: улетела!» Никогда бы не подумал, что в один прекрасный день с такой страстью буду внимать ремиксу Моби.

Суббота

Начиная с определенной дозы алкоголя, хочешь всех подряд, табуретку в том числе. Соответственно Барселона будет объявлена городом, где я влюбился в табуретку. Кто бы еще столько времени выдержал мой вес? Кто еще так безропотно позволил бы мне проспать на себе два часа?

Вторник

Как все жлобы при бабках, мы садимся в самолет, чтобы встретить Рождество на Маврикии. «Эр Либерте», в натуре! «Принц Маврикий» – это Очень Пафосная Резервация (ОПР[129]), угнездившаяся на берегу Индийского океана: только в такого рода местах понимаешь, до какой степени деньги – это тюрьма. Тут можно проверить принцип Друпи: отправиться на другой конец света, сесть в такси, потом в самолет, потом в джип с кондиционером, чтобы сбежать от людей, которых тут же увидишь на берегу бассейна, белых, как лексомил, в лучах открыточного солнца. Стоило мне натянуть плавки и любимую женщину (в обратном порядке), как я столкнулся нос к носу со своей подружкой Бабетт Джиан, звездной редакторшей мод (все ее клиенты кончаются на «о»: «Нюмеро», «Кендзо», Мондино[130]…). Ее присутствие убеждает меня в собственной крутости: раз она здесь, значит, этот отель в моде, следовательно, и я тоже. Искренне надеюсь, что она рассуждает так же.