Записки президента - Павел Охотин

Дом через один участок от Поместья заселяем охраной. За дверь – исключительно с машинами сопровождения. Будем показывать не только зубы, но и клыки. Максим Евгеньевич, – он отвёл меня в сторону, – я возьму на себя смелость встретиться с Вашим конторским и обрисовать ему ситуацию, Вы теперь – его реальная надежда на карьерный рост и было бы неплохо, чтобы он понимал, какая Вам грозит опасность, может быть что-то будет проходить по его ведомству.

«Вот смотри: Ты каждый день ругаешь власть. Но ведь это ты её выбрал. Не выбирал? Значит отдал эту возможность кому-то другому. Так чему ты теперь удивляешься? Тебе всего лишь нужно прийти и проголосовать. За это даже не нужно платить. Просто оторви зад от дивана. Не обязательно голосовать за меня, можешь просто испортить бюллетень, но поучаствуй в том, как будешь жить пять лет. Чтобы потом не говорить: «Там одни козлы!», сам не будь бараном». – Это выступление не пошло на центральные каналы, но оно разошлось по соцсетям, а наклейки с перечёркнутой бараньей головой подростки с удовольствием лепили на что угодно. Такие же наклейки появились на стёклах автомобилей, то есть призыв стал узнаваем.

За две недели до выборов к нам приехал Остапин.

– Вы знаете, я врач, к тому же, говорят, неплохой. А у хорошего врача и коньяк всегда хороший, – начал он, вынимая из портфеля бутылку.

Егорыч тут же достал бокалы, дождавшись, пока гость отхлебнёт, кивнул мне, – можно, мол. Я несколько секунд подержал бокал в руке, принюхался, отпил и ответил:

– Да, если врач Вы настолько же хороший, лечиться теперь всегда буду только у Вас.

Он посмотрел сквозь бокал на свет, потом – на меня, потом сказал:

– У меня нет задачи потратить как можно больше Вашего времени. Подозреваю, Вам есть чем заниматься, поэтому допью и пойду, но пока сидим, хочу Вам сказать, что я ввязался в эти выборы исключительно в надежде сместить Тремпольского. Врачи пошли за мной не просто так. То, что его правительство сделало за эти годы с медициной, неспециалисту понять трудно, а у специалистов волосы дыбом. Поэтому у нас была очень большая заинтересованность в победе. И теперь, когда мы проиграли, я попрошу своих медиков проголосовать за Вас. Я ничего от Вас не прошу взамен, мне просто очень хочется, чтобы их там не стало.

– Видите ли, Илья Алексеевич. Я стараюсь не болеть, поэтому лично с проблемой не сталкивался, но у меня нет оснований Вам не верить. Скажите, у Вас такой коньяк часто бывает? Дело в том, что мы и так планировали после победы предложить Вам возглавить правительство, чтобы использовать Ваше стремление оздоровить страну на благо общества. А теперь я думаю, не попросить ли у Вас за это бутылочку коньяка? Также хочу сказать, что предложение по поводу премьерства будет действительным, даже если Вы не будете просить своих медиков за меня голосовать. И попрошу Вас, не откладывая, начать подбор состава Совета Министров.

– А мы планировали? – спросил меня Егорыч, когда Остапин ушёл.

– Ну не говорить же ему, что эта мысль пришла ко мне под воздействием его коньяка. Там, кстати, осталось?

26.

В понедельник утром я набрал один из номеров в моей записной книжке. Человека зовут Юрий, фамилия Василенко. Соответственно, Васей его кличут чаще, чем Юриком. Лет на пятнадцать меня младше с золотыми руками и довольно светлой головой, в которой, правда, напрочь сорвана часть гаек, поскольку срочную он служил в воздушно-десантных войсках вооружённых сил Славии. Он пользовался непререкаемым авторитетом у нескольких таких же балбесов – его бывших сослуживцев и когда мне нужно было быстро выполнить какую-то работу, организовывал их, невзирая на любые трудности. Потом он соблазнился работой в милиции, где сержант-десантник сразу стал старшим сержантом патрульной службы, но те самые гайки, вернее, их отсутствие, постоянно втягивали его в какие-то истории. Когда мы с ним виделись в последний раз, он как раз был отстранён в связи с судебным разбирательством по причине сломанной челюсти у какого-то грабителя-наркомана, который при задержании начал угрожать найти его семью и поразвлечься.

– Алло, Юрик? Как ты жив-здоров?

– О! Евгенич! А я уже подумал, шо совсем про нас забыли.

– Хрен тебя, дебила, забудешь. Что прям щас делаешь?

– В носу ковыряю, скоро развод и домой спать.

– Поспать успеешь, сначала ко мне загляни. Адрес скину на телефон, охране назовёшь фамилию.

Когда он приехал, я попросил его найти любую возможность освободить время за пару дней до выборов и представил Егорычу.

– Вы говорили, что нам понадобится много людей в день голосования. Юрик со своими парнями лишними не будут. Вася, поднимай всех своих, поступаешь в распоряжение Владимира Егоровича. Не пожалеешь.

– Так, Евгенич, мы ж за Вас, а у меня ещё в других городах пацаны есть.

– Вот их – на карандаш и тоже Егорычу, времени ещё почти две недели, как раз успеешь всех организовать.

Выезжать в город приходилось ежедневно. Это делалось ещё затемно. На территории Поместья гасли все огни, мы выходили из дому и садились в один из автомобилей. Из двора выезжали два кортежа, из трёх машин каждый, и разными дорогами въезжали в подземный паркинг здания, где находился штаб. Егорыч как-то сказал, что нас можно достать только с воздуха, но использовать ракеты или авиацию Тремпольский не станет, хотя пару раз снайперы охраны сбивали квадрокоптеры с видеокамерами.

Основным развлечением в эти дни были многочисленные интервью. Каждый день Матильда приводила по два-три желающих донести до своей аудитории суть национал-прагматизма. Среди первых интервьюеров была особа из какого-то глянцевого журнала, решившая во что бы то ни стало выяснить, как я отношусь к ЛГБТ. Попытка отшутиться, что я к ним не отношусь, успеха не имела, её во всех моих планах на преобразования в Славии интересовало только, какими новыми правами я собираюсь наделить этих членов общества. Ну я и ответил, что не собираюсь разделять граждан по признаку половой ориентации и не считаю, что об этом вообще нужно говорить, поскольку предпочтения такого рода – личное дело каждого, а демонстрация отклонений вообще ненормальна. На что был назван гомофобом и извещён о бескомпромиссной позиции журнала в отношении таких как я. После чего она расстроила меня тем, что геи, лесбиянки и прочие сто пятьдесят гендеров за меня голосовать не будут и, хлопнув дверью, выскочила из комнаты. Когда я вышел