Царь без царства - Всеволод Алферов

Отдышавшись, парень поднялся и собрался прыгнуть, уцепиться за край забора пальцами, когда услышал голос. Слов он не разобрал, но хватило и интонаций. Джен остановился на полувздохе и попятился.

Значит, нашли.

В доме осталась рыбная похлебка, а желудок напомнил, что в последний раз он ел вчера, еще до полудня. Там лежал отец. Там же, в коричневой шкатулке, хранились два серебряных кедета: их берегли для погребального костра. Юноша коснулся кошелька на шее. Денег оказалось так мало, что он нащупал их через два слоя ткани. Четыре неровные монеты. Все медяки. И серебряк в кармане – все, что осталось от Сахры.

«Упрочившийся в свете, живущий вечно, Первый-в-Круге Аасим ас-Джаркал».

Джен свернул пару раз, пока не остановился. После блужданий по задворкам он покрылся пылью. Когда вытер со лба пот, на ладони остался серый след. Несколько вздохов юноша разглядывал его, не понимая, что видит.

Потом вдруг в голову стала лезть всякая чепуха. Он вспомнил, как отец водил их с Сахрой на базар, но по рассеянности потерял в толпе, и они целый день слонялись по городу и вымазались в пыли похлеще нынешнего. Еще он вспомнил, как перелезал через забор с карагачом года три назад, когда спешил к дочери пекаря из Мучного квартала. Сахра тогда скатала пару циновок и сунула под покрывало, как будто он спокойно спит. А Джен тем временем брел этими же задворками, но в кромешной тьме и ругаясь на каждом шагу.

Куда же ему идти теперь?

Юноша не знал. Другой, быть может, подался бы в трущобы, но Джен понимал, что не выживет там. Да, Глиняный город укрывает своих, бывает даже, что укрывает чужаков, но не за четыре медяка. Куда еще? Гавань? Храмовый круг? Частым гостем в храмах Джен не был, но подозревал, что и жрецы не станут его прятать, несмотря на право священного убежища.

Оставался один выход – уйти из города. Парень даже в мыслях не допускал, что покинет Джамайю надолго. Все, что ему нужно, – пересидеть в лесах, дождаться, пока кутерьма уляжется. Это лучше, чем стоять в проулке и вслушиваться в каждый шорох!

Он не торопился. Джен выбрал самые глухие подворотни и полпути прошел, не встретив ни одной живой души. Перед тем как выйти на улицу, он наскоро отряхнулся и, как в реку, с головой нырнул в людской поток.

Песьи ворота забыли дни, когда через них тысяча за тысячей уходили на восток царские воины. Отец рассказывал, что здесь возвышался храм Шеххана, Шакала Пустыни и Желтого бога и в годы войн его ступени были красны от крови жертвенных быков. Верилось с трудом. В последний раз войска проходили Джамайю лет двадцать назад, да и то спешили дальше, не задерживались. Квадратные башни обветшали, а от Дома Шакала не осталось даже фундамента. Только песьи головы над воротами так же безразлично взирали на снующих людей.

Завидев собачьи морды, Джен остановился. Толстуха, от которой разило розовой водой, толкнула юношу и рыкнула: «Смотри, куда прешь!» – но не остановилась, чтобы взглянуть. Джен не двинулся с места, позволив уличной толпе обтекать его. Он вдруг понял: меньше всего ему нужно соваться к воротам.

Потребовалась вся ловкость, чтобы, лавируя в толпе, перемахнуть через сточную канаву. Скрывшись в очередном закоулке, бросая опасливые взгляды на закрытые ставни, юноша забрался сперва на рассохшийся сарай, а оттуда уже на крышу склада. Стараясь поменьше шуметь, он подполз к краю и заглянул вниз.

На первый взгляд на въезде в город ничего не изменилось. Оббитые медью створки были распахнуты, и вереница телег вытянулась по ту сторону ворот, как и всегда. Только вместо пары стражников, собирающих въездную пошлину, Джен насчитал целый взвод. Один из них, с конским хвостом на шлеме, держал в руках лист дешевой тростниковой бумаги. Стражник стоял боком и далеко, но юноша сразу догадался, что там изображен его портрет.

Джен выругался.

Это конец. Даже если б он хотел, и то не затерялся бы в городе. Если портрет есть – пусть неточный, пусть непохожий на него, что мешает купеческим старейшинам вывесить такой же на базарах? Пройдет пара дней, и каждый лавочник будет искать долговязого парня с темными кудрями. Притом его-то они и не поймают: так, загребут среди сотен прочих.

Юноша опустил голову, прижался лбом к шершавой известке. Можно скрипеть зубами, до боли в костяшках сжимать кулаки, но толку не будет.

Другие ворота? Джен мог отправиться в другой конец города, но знал, что и там увидит то же самое. Конечно, пару дней он продержится, сумеет воровать еду у уличных торговцев.

«Сумею ли?» – мелькнула шальная мысль.

Юноша невесело усмехнулся и полез обратно.

«Наверное, я мертв, – подумал Джен, поудобнее устраиваясь на жестких досках. – Живой человек не может быть так голоден».

Он бросил взгляд на звезды, определяя время, но понял, что проще дождаться храмового звона. Лунный свет вычертил силуэты Светлого города на фоне ночного неба. Как призрачные дворцы царства теней.

Вечер он потратил на блуждания по гавани. Казалось бы, та протянулась на добрую четверть схе́на, уж где-нибудь должна найтись лазейка. Но Джен не только не нашел ее, он едва успел скрыться, пока его не приметили. Все причалы были усыпаны людьми хлыста. Покусись он на Царя Царей – и то его ловили бы не так ретиво.

«Интересно, какую награду за меня назначили?» – подумал Джен. Судя по всему, немалую. Это успокаивало: получается, Зеваху еще хуже. Эту мысль парень твердил, как молитву, она согревала окоченевшее от неподвижного сидения тело.

Наконец, над городом поплыл гулкий и протяжный голос гонга. Первый удар, совсем близко – и тут же из разных концов Джамайи ему вторили глухие и звонкие, высокие и низкие голоса гонгов других храмов и святилищ. Четвертый ночной звон. Время, когда луна опускается совсем низко, и поверхность реки перестает выблескивать серебряными брызгами. Джен ощутил мимолетную гордость за то, что подумал об этом.

Последний удар стих, смолкло эхо, а он все сидел, не шелохнувшись. Та сила, что заставила его обойти гавань, ушла. Парень вспомнил отца, каким оставил его прошлой ночью. А ведь он собирался вернуться и позаботиться о последнем костре! «Никому не станет лучше, если люди хлыста меня поймают, – сказал себе Джен. – Никому». Образ старика возникал перед внутренним взором. «Я вернусь. Я обязательно вернусь! Ведь они же… они все равно не дадут мне предать тело огню!»

Джен обругал себя последними словами, но так и не сдвинулся с места. Он запомнил расположение каждого стражника, каждого разожженного костра, но теперь, когда пришло время действовать, не мог заставить себя выползти из-за вывешенных на просушку сетей.

«Болван!» – сказал себе юноша, и в этот миг над гаванью прозвучала трель рожка. Стражники зашевелились, вдалеке раздался стук копыт по брусчатке. Нашли, успел подумать Джен. «Просто смена караула. Боги, я схожу с ума!»

Парень пополз к воде, припав животом к грязным доскам. Свет ближайшего костра почти доставал до него. Джену казалось, что он кожей чувствует красноватые отблески, прыгающие по причалу.