Айса. Незваные гости - Антон Ферт

Внимания можно добиться гораздо более интересным способом…

Он – достигнет.

А сейчас… может, он недостаточно хорош? Наверно, мама права – и поимка двух взрослых сфер, свои стихи и достижения на работе – все это мало и до сих пор низко?

Ведь он способен на большее… Да, он может больше!

Надо написать такие стихи – чтобы ее пробрало. Нужно постараться!

Следует стать настолько известным и достичь таких высот – чтобы мама не смогла их проигнорировать. Чтобы она заткнулась – поперхнулась своею чертовой сигаретой и молча развела руками: «Да, Эди, я горжусь тобой!»

Он хотел видеть ее пораженное, ошеломленное лицо и неспособность найти, к чему придраться.

Она ожидает от него лучшего – и это в самом деле правильно, ведь то, что он совершил на сегодня, – лишь крошки с обеденного стола. Он может больше.

Да, Эдвард покажет, на что он способен.

Он станет Легендой… Напишет Великую историю.

Министр культуры… Уж она-то никогда не была министром культуры!

// В айсе дети не могут разорвать связь с токсичными родителями.

Подобные мысли привели его в чувство – восстановили рассыпающийся фундамент.

Однако дурное настроение никуда не делось. Эдварду все так же хотелось сделать что-нибудь плохое, а лучше – бессмысленно-разрушительное.

Переехать кого-нибудь. Размозжить голову. Выплеснуть злобу – чтобы кому-то еще было так же дерьмово, как и ему.

Может быть, убить кого-то таким образом, чтобы следа от человека не осталось… Чтобы все его навеки забыли…

Эдвард приехал раньше, чем рассчитывал, – гнал так, что двигатель задымился. Видимо, у него даже лицо перекосилось – красивый, как Аполлон, администратор провожал его пристальным взглядом весь путь от входа до лифта.

Эдвард понял, что что-то не так – когда обнаружил, что на ручке двери их номера висит табличка «Не беспокоить». Дверь при этом была не заперта…

– Томас, черт возьми, почему дверь открыта?! Остолоп! Чем ты занимаешься, мать твою?! Расфуфыренная блядь!.. Это у тебя нет чувства вкуса!..

А Томас – вот чем занимался.

Свернутый в кулек, он лежал между двух коек, на которых ранее спали сферы. Томас был избит и находился в отключке. Левая рука была прикована к ножке кровати. Лицо и затылок заляпаны кровью.

Рвань и Гибсон – сбежали.

К моменту пробуждения Тимур спал тринадцать дней – и, пожалуй, дрых бы еще столько же, если бы Томас додумался удвоить дозу снотворного. Но Томас ежедневно давал одинаковую – отчего к пилюлям у обоих сфер образовалось привыкание. Вдобавок прошло более суток с тех пор, как Эдвард в последний раз контролем посодействовал их спячке.

Просыпался Тимур тяжело, через очень тягостный сон – как оказалось впоследствии, вещий.

Он сидел за белым пластмассовым столиком на веранде кафе, в прохладе – под зонтиком. На главной городской улице было тепло и людно – по ней, как всегда, гуляла пестрая и развеселая толпа. Смеркалось. Из кафе доносилась оживленная болтовня ТВ-шоу. Тимур ни слова не понимал – потому что говорили на иностранном:

– Как вы думаете, Штрасс, почему наши власти отказались переделывать каток в форме полового члена?

– Видите ли… Потому что это настоящее искусство! Я полностью на стороне мэрии, Герберт. Настоящее искусство всегда должно возбуждать, будоражить!..

В ожидании Кости, от нечего делать, Тимур прислушивался к диалогу – и безуспешно пытался уловить его смысл. На каком языке они говорили?

Ему грезилось, что это тот самый библейский, который использовали при строительстве Вавилонской башни. Изначальная универсальная речь всех народов.

Тимуру казалось, что на праязыке теперь разговаривают все, – и из-за того, что он единственный ничего не понимал, он чувствовал себя отверженным…

Одиночкой.

Это добавляло тревоги. Тимур нервно стучал башмаком по брусчатке и выглядывал в вялотекущем людском потоке Костю.

И постоянно посматривал на вход кафе – ждал возвращения официанта.

Этот ловкий засранец таинственным образом принес ему неправильный заказ – и исчез, как капля росы в жаркий день. Тимур даже не успел возмутиться. Он заказывал фруктовый чай – с малиной и шиповником, свой любимый, – а на изящном, расписанным гжельской росписью фарфоровом блюдце кренилась грубая глиняная чашка. Она была со сколами и неровностями, словно первый опыт гончара.

В этом подобии чашки плескалась густая черная жидкость – видимо, кофе. Однако на взгляд Тимура, оно больше напоминало каменноугольную смолу или горячий битум. Вспомнилось изречение, что наша культура зиждется на кофе и бензине, причем первое вкусом напоминает последнее…

Поданная ему жижа настолько едко пахла смесью алкоголя и мышьяка – что Тимура тошнило. Они что, вздумали его отравить?

Он не собирался это пить. И он не будет за это платить. Тимур хотел, чтобы эту гадость сейчас же убрали – и принесли сладкий малиновый чай.

А это – пусть черт пьет.

– К тому же этот каток – новый секс-символ города.

– Правда?

– Да! Ранее у нас не было ничего столь символично фаллического, а ведь сам город – с его роскошью, спесью и амбициями людей – суть фаллос! Должно быть соответствие. Теперь у нас есть член, мы полноценны…

Тимур отодвинул блюдце к центру стола.

Отчего кофе принесли в настолько жуткой чашке? И почему – именно кофе с запахом алкоголя?

Тимур принципиально не пил ни кофе, ни спирт: ему не нравилось, что различные субстанции так сильно влияют на его поведение. Кофеин делает заведенным и нервным, а алкоголь лишает совести.

К тому же Тимур знал, что погань пить нельзя – не зря же от нее несло мышьяком.

Он уже подумывал встать и уйти – но вышло бы худо по отношению к Косте. Он сюда придет – а Тимура не будет. Черт его знает, почему они назначили встречу здесь… Говорил же: надо, как всегда, у Родничка.

– Но ведь дети, Штрасс! По катку же катаются дети!..

– Ну и что, что дети? Это ведь замечательно: людей нужно приучать к…

– К Фаллосу?

– …к Искусству с малых лет! Иначе потом будет поздно.

В этот момент от плывущей толпы отделилась и подошла к его столику черная, совершенно непроглядная Тень… Тимур настороженно на нее уставился.

По силуэту было видно, что она крепко сложена, налысо брита и имеет запущенную, переходящую в бороду щетину – это была Тень какого-то мужчины.

К ней сразу возникли противоречивые чувства. Тень была не враг, но абсолютно другая – и уже этим она несла угрозу. Так встречаются два пожилых, уважающих друг друга политика, которые искренне радеют за родину – но придерживаются диаметрально противоположных взглядов на ее будущее.