Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина

том, что вся «Московия» считалась собственностью царя, но умалчивают при этом о владениях бояр и вотчинах[403]. Или, например, как отмечает О.Ф. Кудрявцев, некоторые авторы вводят читателя в заблуждение, утверждая, будто нет на Руси другого закона, кроме воли государя, хотя в 1497 году был принят «Судебник», заменённый в 1550 году другим сводом законов[404]. Такая схема полуправды-полулжи, точнее, умолчания и недоговорённости, будет активно практиковаться и в дальнейшем.

Более того, во время Ливонской войны появилась даже своего рода цензура, стремившаяся не допустить к печати публикаций, которые могли послужить формированию выгодного мнения о московитах. Так, С. Мунд указывает на опубликованные в Польше и Германии сборники сочинений о Восточной Европе и России Яна Лазицкого и Иоганна Марниуса-Аубриуса, в которых подвергся значительному сокращению трактат Фабри, для того чтобы его материал не противоречил получившему тогда распространение негативному образу московского государства. Однако была и цензура иного рода, не допускавшая публикации слишком резких отзывов о Московии, учитывавшая позицию английских властей, заинтересованных в сохранении выгодных торговых связей с Российским государством[405].

Итак, проекты создания антиосманской лиги и привлечения России к унии оказались иллюзорными. Напротив, Ливонская война вызвала у европейских государей опасения из-за возможной российской экспансии и поставила перед ними вопрос: не окажется ли со временем российская угроза даже сильнее турецкой? По словам Дитера Гро, попытки Московского царства начать «экспансию» на Запад расценивались как первые признаки «нового великого переселения народов», а русские в глазах некоторых европейских политиков выглядели варварами, стремящимися уничтожить западную цивилизацию. Их сравнивали с пришедшими с Севера племенами, разрушившими Римскую империю. Так, министр французского короля Генриха IV герцог Сюлли в одном из своих памфлетов писал, что «московиты — это варвары, с которыми цивилизованным христианским народам лучше не иметь никаких дел»[406]. Герцог Сюлли был и автором «Великого проекта» Генриха IV, имевшего целью осуществить федерализацию Европы для борьбы с Габсбургами[407]. Граница же европейской федерации проводилась им по Днепру[408].

В результате, как отмечает С. Г. Кара-Мурза, «после Ливонской войны русофобия полтора века питалась наработанными штампами и мифами»[409]. Они и в дальнейшем особо не изменились, а их главными распространителями стали поляки.

Поляки как «главные специалисты» по России

Итак, семена критики и разоблачения Московии в трактатах, порождённых Ливонской войной, попали на благодатную почву, уже вспаханную к середине XVI века Герберштейном и его последователями, а также многочисленными польскими авторами. Именно польская шляхта сыграла ключевую роль в формировании негативного имиджа России[410]. Именно поляки в XVI веке распространяли в Европе миф об азиатской и варварской Московии, антагонисте христианского мира, впоследствии подхваченный в других странах[411]. Со второй половины XVI века после переиздания и тиражирования общих мест из труда Герберштейна и распространения идеологического эффекта, произведённого Ливонской войной, такой подход стал преобладающим.

Развитие печатного дела позволяло издавать большими тиражами многочисленные сочинения о Московском государстве, распространявшиеся по всей Европе. Это была мощнейшая кампания, направлявшаяся Польшей и католической церковью, которой наша страна ничего не могла тогда противопоставить. Массовое появление брошюр «разоблачительного» содержания о русском народе, его правителях и обычаях превратило Московию в сознании Запада в страшную и опасную страну, соединяющую в себе пороки рода человеческого.

С XIV века Польша стала проводить активную наступательную политику на русских землях. Польские историки XV–XVI веков создали целостную концепцию, согласно которой Русь издавна, ещё с походов на Киев в XI веке Болеслава I Храброго и Болеслава II по праву и на веки вечные принадлежит Польше[412].

В результате Польша уже к середине XVI века, как отмечает О.Б. Йеменский, располагала полноценной идеологией покорения Руси и уничтожения «схизмы», то есть восточного христианства. После заключения Люблинской унии 1569 года, по которой Польша и Литва объединились в единое государство Речь Посполитую, фактически вся Западная Русь оказалась под польским управлением. По окончании Ливонской войны в Польше начинается эпоха Контрреформации, а убеждённость в долге правоверных христиан искоренять язычество, ересь и схизму, дополненная традицией насильственного распространения веры, превратилась в государственную идеологию[413]. Брестская церковная уния 1596 года ликвидировала легальное православие на территории Западной Руси и создала униатство, а уже в начале XVII века поляки появились в Московском Кремле. По словам О. Б. Йеменского, «празднование 4 ноября дня освобождения Москвы от поляков, узаконенное теперь в России, имеет тем больший смысл, что отмечает дату наибольшего продвижения польской экспансии на Русь и, одновременно, начало её отката — то есть переломную точку в огромном, многовековом историческом процессе»[414].

Польша, как территориально самая близкая к России католическая страна, исторически была главным источником информации о русских для Западной Европы. Именно поляки в XVI веке усердно распространяли легенды о природной вражде русских по отношению к католикам-христианам, развивая идеи Герберштейна о том, что «кто ел с латинянами, зная об этом, должен быть очищен очистительными молитвами»[415]. Об этом же писал Поссевино, внимательно изучивший в том числе книгу Герберштейна: «Поэтому, когда они (московиты — Н. Т.) хотят кому-нибудь большого зла, они говорят: „Увидеть бы мне тебя в латинской вере!" Заметив, что кто-нибудь по простоте своей молится тем иконам, которые в почёте у католиков, они говорят: „Не молись, ведь они не нашей веры"». Собственно, Поссевино и сообщает, что «они приняли христианскую веру 500 лет тому назад при московитском князе Владимире от схизматиков-еретиков. Восприняв эту веру и думая, что им они обязаны очень многим, московиты легко смогли поверить всему, что бы ни наговаривали греки, завистники к римской славе и благочестию». В результате московиты, переняв эту испорченную веру, «прониклись отвращением к католикам»[416]. Как видим, Поссевино обставляет дело таким образом, будто это не Запад ненавидит православных, а русские ненавидят латинян[417].

Поссевино сам в этом и признаётся: «Хотя я и понимал, что нужно выждать, пока их умы созреют для благочестия, однако мне было очень трудно всё это выносить»[418].

Такая пропаганда, особенно подтверждённая событиями Ливонской войны, имела успех. Именно поляки в противовес итальянскому и немецкому восхищению чистотой нравов московитов писали, что русские — грязные, дикие, нецивилизованные варвары, склонные к насилию и поэтому опасные для высокоразвитых народов. Поскольку поляков как непосредственных соседей Московской Руси в XV–XVI веках европейцам было трудно заподозрить в незнании истинного положения вещей, речь шла о сознательном стремлении изгнать Россию из Европы.

Немецкие и польские публицисты запугивали европейцев, что Московия не ограничится Ливонией и