Когда боги закрывают глаза - Татьяна Степанова

– Один черт. – Август с аппетитом жевал вишневую панну коту. – Ну, я-то на сладком целый день, на глюкозе. А вы-то без обеда вообще.

– Какой уж обед перед моргом, – простонала Катя.

И время потянулось медленно и тяжко.

Там, за стеклянной перегородкой, где толклись у операционного стола судмедэксперт, его помощник, Август Долгов и Ева Ершова, было, кажется, все гораздо веселее, живее.

Они там сначала что-то пилили, бодро переговариваясь, потом с любопытством склонялись, что-то изымали, причем, как видела Катя, делили образцы – часть оставлял себе патологоанатом, а часть в пробирках забирала, упаковывала Ева Ершова. Ну да, ну да… спецбиолог, спецгенетик… у них там в их лаборатории (которая пока тоже тайна тайной), наверное, и оборудование лучше, и вообще…

Катя дала себе слово, что непременно побывает на работе у Евы Ершовой, чего бы это ей ни стоило. Все надо узнать самой. И может, даже про этих голых землекопов… она их увидит…

Воображение нарисовало этакий адский кабинет доктора Калигари, где плясали эти самые голые землекопы – этакие мускулистые, волосатые, ражие, в строительных касках, с отбойными молотками.

– Ножевое ранение в область поджелудочной железы, проникающее, но неглубокое, – услышала она бодрый баритон Августа Долгова по громкой связи. – Вполне мог сам с такой раной некоторое время передвигаться. Порезы на руках тоже ножевые, возможно, он оказывал сопротивление, пытался схватиться за лезвие. Еще в ходе осмотра выявлена гематома в затылочной области. И множественные раны мягких тканей лица.

– Тотально изуродовали, – сказал патологоанатом. – И это раны не ножевые, а рваные. Кроме всего, еще у него сломана челюсть. Ну-ка, передайте мне распорку, зажим… Взгляните сюда, коллеги, во что превращены его зубы. Ни одного целого, сплошные осколки.

– А я-то надеялся получить слепок для будущих возможных сравнений, – сказал Август Долгов.

– И не мечтайте. Странно, если его так изуродовали, чтобы не опознали, то отчего оставили возможность взять отпечатки пальцев? Кисти рук и подушечки пальцев не повреждены. Нелогично как-то.

– Тот, кто его убил, не думал о логике, – ответил патологоанатому Август Долгов.

Катя видела сквозь стекло, как Ева Ершова, паковавшая пробирки с образцами для исследований, при этих словах подошла к операционному столу. За прозрачной защитной маской лица ее не различить.

Они там все в этом аквариуме-прозекторской в своих зеленых комбинезонах и защитных масках смахивали на безликих инопланетян в чудны́х стеклянных намордниках.

В памяти всплыл металлический контейнер – так странно вскрытый, вспоротый, словно изнутри.

«Словно что-то выбралось из него наружу».

Кто это сказал? Сережка Мещерский? Ему вечно что-то мерещится, что-то такое…

Будто что-то выбралось наружу.

А они опоздали той ночью на место происшествия из-за взорванного кем-то моста и так и не увидели самого главного.

Давно уже заметил о себе Сергей Мещерский: в дни так называемого «московского бдения», долгих пауз между турами и экспедициями, в которых он принимал участие как владелец, менеджер и вдохновитель турфирмы «Столичный географический клуб», когда он жил тихо-мирно неприхотливой холостяцкой жизнью в своей квартире в доме на реке Яузе, тягучее липкое, как сироп, томление окутывало его, одновременно склоняя к дикой лени и даря смутные неясные надежды на перемены к лучшему.

Он поднялся с постели в это утро поздно, потому что всю ночь смотрел по спортивному каналу сначала футбол, затем бокс, потом автогонки. Встал под душ и вспомнил Ингу. Как она расхаживала тут по его квартире, где вместо обоев на стенах географические карты, где в углу – глобус напольный – бар и вокруг кофейного столика вместе с диваном и мягкими креслами расставлены африканские барабаны – тамтамы, исполняющие в холостяцкой гостиной роль табуретов.

Когда Инга жила здесь целую неделю, все шло как нельзя лучше. Да, она обивала пороги прокуратуры, они вместе обивали пороги, сочиняли заявления, жалобы, подстегиваемые желанием во что бы то ни стало найти капитана Рюрика Гнедича.

Но душными июльскими ночами Инга – голенькая, крепко сбитая, упругая, бронзовокожая, как буддийская статуэтка, вставала с дивана, даже не давая себе труда закутаться в простыню, и проскальзывала к нему, подавляя его жаром своей плоти, рассеивая как дым последние остатки смущения и неуверенности.

Когда они занимались любовью, ему все время казалось, что целуются, барахтаются они, давясь смехом и пылая от возбуждения, не на скрипучей кровати в комнате окнами на Яузу, а на мягких пыльных бухарских коврах в походной юрте. И тайга, горы со снеговыми шапками, они далеко позади, а кругом лишь степь, табуны, походные кибитки и всадники на маленьких лохматых монгольских лошадках.

Ах, солгал, солгал он Кате в ресторане насчет того, что «это совсем не то, что ты думаешь».

Конечно, солгал. А что она хотела услышать от него? Правду? Вряд ли.

Но Инга улетела домой на Алтай. А поиски Рюрика Гнедича не продвинулись ни на шаг.

Мещерский за эти ночи с Ингой чувствовал перед компаньоном острую вину. И ему казалось, вот если Рюрик отыщется… пусть он сбежал, уехал… даже если случилось худшее и он сгинул в тайге в ту ночь, пусть отыщется его тело, которое они похоронят в море – он ведь был капитан, хоть и перешедший работать на сушу, но капитан, моряк… поэтому они похоронят его в море… И тогда, быть может, все встанет на свои места.

Они будут знать, что его могила в море. И Мещерский не женится на его Инге, потому что…

Катя смотрела на Мещерского с множества фотографий на письменном столе – улыбающаяся, смеющаяся, задумчивая, строгая, лукавая, сияющая, полная любопытства. Но везде на снимках она была вместе со своим мужем… то есть бывшим мужем Вадимом Кравченко – закадычным другом детства Мещерского, которого он любил больше, преданнее, чем всех девушек на свете.

Мужская дружба без всяких примесей. Мужская дружба, полная своих радостей и табу, в числе которых – жена друга, которая принадлежит (несмотря на расставания, ссоры, разлуку) ему, а не тебе.

Но томления… сладкие, как сироп, томления сердца, ну что ты станешь с ними делать…

Мещерский стоял у окна и пил горячий крепкий кофе из большой кружки, закусывая его по походной привычке печеньем.

Вместе с томлением всегда приходило и чувство надежды, чувство близости перемен и ожиданий.

Большое приключение…

Полное опасностей…

Оно ждет, и не где-то там, в алтайской тайге, куда упал космический аппарат «Прогресс», а возможно, тут, за порогом.

Открой дверь квартиры, спустись по лестнице, выйди на набережную Яузы, и вихрь событий тебя уже не отпустит, неумолимо увлекая вперед, где…