Кровь Джека Абсолюта - Крис Хамфрис

С этим он ушел, сжав на прощание собеседнику локоть. Джек, которого пробрала холодная дрожь, побрел к дверям, выходившим на Пьяццу. На пороге он оглянулся, но ничего странного не заметил. В зале царил обычный бедлам, и уже большинство выпивох принимали участие в хоровом исполнении «Нэнси Даусон».

Среди лондонских девиц,

что падут пред вами ниц,

Вот уже с десяток лет

Лучше нашей Нэнси нет.

Каждый новый куплет сопровождался громом аплодисментов и улюлюканьем. Парень в розовом, пошатываясь, покинул альков, перекинулся с кем-то парой словечек и пошел к выходу на Джеймс-стрит. В его походке вроде бы было что-то знакомое. Или нет? Или теперь его путает страх, заставляя в любой ерунде видеть одну лишь опасность.

На колокольне собора Святого Павла ударили восемь раз. Джек вздрогнул. Опять он опаздывает! Поворот к Пьяцце принес ощущение, что в спину его кто-то смотрит. Теперь, после предупреждения Харриса, ему стало казаться, что так было и раньше. С тех пор, как он выскочил из гнездышка Фанни. Но это же полная чушь! Не будет же лорд Мельбури, один из виднейших политических деятелей страны, всерьез преследовать какого-то напроказившего мальчишку.

Ускорив шаг, Джек побежал по Джеймс-стрит в ту же сторону, что и розовый парень. Как ни крути, а это был кратчайший путь до Дин-стрит, хотя и рискованный, поскольку пересекал печально известные кварталы трущоб.

Тем не менее он, конечно же, опоздал. Что не преминула отметить мать, стоявшая в вестибюле театра. В минуты злости в ее голосе начинал проявляться ощутимый ирландский акцент.

— И сколько же раз мне подчеркивать слово «ровно», чтобы ты хотя бы заметил его?

— Тысяча извинений, ма. Я готовился к вступительным экзаменам в Тринити-колледж и… и увяз в Цицероне.

Изогнутая крутой дугой бровь свидетельствовала, что вранью не поверили, однако горестный вздох молодого лжеца смягчил леди Джейн настолько, что она все же позволила ему приложиться к своей надушенной щечке. Отступив на шаг, Джек заметил, что за ним наблюдает какой-то мужчина.

— Приятно слышать, что ты столь прилежен в учебе, — сказал он с улыбкой, протягивая Джеку руку. — Как я понимаю, ты учишься в той же школе, какую закончил и я.

Рукопожатие было крепким, ибо в ход пошли обе руки незнакомца, однако Джек не испытал никакого стеснения. Спокойный голос мужчины и его твердый взгляд вызывали симпатию и невольное уважение.

Тут мать заговорила опять:

— Это мой друг. Он, как и я, драматург. Джек, познакомься с Джоном Бургойном[51].

— Всего лишь скромным претендентом на трон, занятый твоей матушкой.

Мужчина, которому было на вид лет тридцать пять, вновь улыбнулся, в его глубоко посаженных серых глазах светилась приязнь. Темно-каштановые волосы приятеля леди Джейн выглядели столь безупречно, что Джеку вдруг захотелось пригладить свои неухоженные вихры. Одежду мистера Бургойна отличала та же неброская элегантность, прекрасно скроенный костюм его был явно пошит на заказ, а тонкий запах сандала наводил на предположение, что он постоянно заглядывает в парфюмерные лавки Бонд-стрит. Короче, прикид «скромного претендента на трон» был таким, что кого-то другого Джек мог бы назвать и пижоном. Но только не этого человека, ибо и в его взгляде, и в манере держаться крылось нечто, отметающее подобные инсинуации напрочь. Чувствовалось, что он хороший товарищ, и, если бы не его древний возраст, Джек, вероятно, мог бы сблизиться с ним.

— Да, — негромко сказал Бургойн. — Насколько я знаю, там же учился и твой отец.

— Вы были знакомы, сэр?

— Не слишком близко. Мы виделись мельком. Но оба, знаешь ли, вышли в драгуны. Кстати, я сейчас занят набором полка.

Вот оно что, подумал Джек. Он военный. Выправка, собранность у военных в крови.

Леди Джейн между тем вошла в зал и двинулась к сцене. Верная своим либеральным взглядам, она предпочитала ложам партер.

— Меня несколько удивляет, — заметил Бургойн, двигаясь вместе с Джеком за ней, — что с нами нет сэра Джеймса.

Леди Джейн фыркнула, игнорируя правила хорошего тона.

— Он и не может быть тут. Видите ли, мой супруг так и не удосужился взять себе в голову, как нужно вести себя в таких местах. Он не понимает, — она жестом указала на разношерстную грубоватую публику, — что театр сближает сословия, не ведает, что такое терпимость, и вполне способен задать хорошую трепку тому, кто вздумает кашлянуть во время действия. За неуважение к автору, а тем паче — ко мне.

Мать посмотрела на сцену, где богатеи рассаживались на специально поставленные для них скамейки. Джек, проследив за ее взглядом, заметил, что Арлекину с Пьереттой, занимающим публику перед началом спектакля, очень не просто с этим справляться. Их романтический танец почему-то весьма веселил двух хлыщей, то и дело хихикавших и демонстративно пригибавшихся чуть ли не к полу, чтобы заглянуть танцовщице под платье.

— Этих двоих он бы сразу вышвырнул вон, — продолжила леди Джейн. — Нет уж, пусть лучше сидит себе дома.

Она вздохнула. Несколько опечаленно, однако в глазах ее промелькнула странная — смешанная с затаенной гордостью — нежность, глубоко взволновавшая Джека. Нет, сам-то он был абсолютно уверен, что чистое чувство, соединявшее его и Клотильду, никогда не угаснет и пребудет в веках, но ему было умилительно видеть отголоски подобного трепета и в своих, временами очень занудных родителях, несомненно, мало что понимающих в настоящей любви.

Пока они пробирались к первому ряду, танец закончился. Трое парней в рабочей одежде взяли у Бургойна шестипенсовики и, приподняв шляпы, удалились, уступив им места. Опустился буколически разрисованный занавес с катящейся по проселку телегой, началась короткая интерлюдия.

— Неужели это твое, ма? — спросил озадаченно Джек.

— Мое, — приглушенно сказал Бургойн. Он сидел, подавшись вперед и стиснув руки. Лоб его покрывала испарина. — Мое, — повторил он и нервно сглотнул.

Музыка, кстати не очень слаженная, внезапно оборвалась. Из-за финансовых затруднений театр в Ассамблерум мог содержать лишь валторну, флейту и барабан. Эти же затруднения сказались и на актерском составе. Бывший Арлекин теперь превратился в деревенского дворянина, а его Пьеретта — в простую сельскую девушку. Джек, сумевший до сей поры оценить лишь стройность ее резвых ножек, теперь разглядел, что вся она, с очаровательной родинкой возле пухлых розовых губок, хороша собой. На сцену вышел еще один персонаж, и представление началось. Бургойн, напряженно поджавшийся, забубнил что-то себе под нос, видимо повторяя произносимый актерами текст, но леди Джейн тычком локтя заставила его смолкнуть.

Мать использовала этот второстепенный театр для демонстрации своих антиправительственных сатир за спиной у лорда-гофмейстера[52]. Но Джек также знал, что многие начинающие драматурги видели в нем своеобразный плацдарм для пробы сил — в надежде выбиться на иные, более фешенебельные подмостки. Чтобы потом, завоевав себе имя, печь, как блины, заурядные пьески. Действие, разворачивающееся на сцене, было как раз из таких. Любви обедневшего дворянина и юной селянки противостоял ее опекун, в паузах между буйными деревенскими плясками периодически заявлявший, что «должен во что бы то ни стало ее получить, или никто ее не получит!»