Если женщина хочет… - Кэти Келли

Хоуп сжала руки детей и с ужасом осмотрелась по сторонам. Тут нельзя было жить! Клочья паутины, свисавшие с потолка, ка-зались самой легкой из проблем. Мэтт заставил переехать сюда всю семью, но вместо уютного коттеджа их ждал заброшенный сарай… Хоуп захотелось заплакать, но тут ее мысли прервал шум мотора и стук двери.

– Милли, Тоби! Прости за опоздание, дорогая. Меня задер­жал дождь.

Мэтт влетел в комнату. К его лбу прилипли мокрые волосы, на плечах болталась какая-то незнакомая куртка, на ногах красова­лись заляпанные грязью резиновые сапоги, а лицо сияло радост­ной улыбкой.

Он быстро поцеловал Хоуп, а потом подхватил ребятишек и прижал их к себе.

– Соскучились по папе? – спросил он.

– Да! – басом ответила Милли и уткнулась ему в плечо. Хоуп пришлось прервать эту трогательную семейную сцену.

Ей очень не хотелось быть похожей на ведьму, которая напомни­ла Белоснежке, что семи гномам требуется служанка, но другого выхода не было. Тем более что ее саму Мэтт не обнял.

– Мэтт, – сказала она безмятежным тоном, чтобы не пугать детей, – нам нужно поговорить. Ты в самом деле считаешь, что здесь можно жить? Мы же простудимся насмерть! Я вижу, ты не ударил палец о палец, пока нас не было!

– Ну да, я жил у Финулы… – смущенно пробормотал Мэтт. – Мы все пока можем поехать туда, а в понедельник появятся рабо­чие…

– Мэтт, неужели вы не сообщили Хоуп, что дом еще не го­тов? – раздался низкий женский голос. – Аи, как нехорошо! Вас надо отшлепать.

Хоуп обернулась. На пороге стояла высокая полная женщина лет сорока с лишним, облаченная в развевающиеся одежды. На ней были широкие розовые в цветочек брюки типа пижамы, про­сторный жакет и лихо заломленная шляпа. Довершала картину длинная шаль из шотландки.

– Хоуп, познакомься с Финулой Хедли-Райан, главой и све­точем общины художников Редлайона, которая успела принять меня в Центр творчества вопреки всем правилам.

Финула подплыла к Хоуп и протянула ей веснушчатую руку, украшенную золотыми кольцами старинной работы. Однако эф­фект слегка портил дешевый алый лак, из-под которого просве­чивали пожелтевшие ногти.

– Я думаю, что вам не до новых знакомств, когда дом напоми­нает потерпевший крушение космический корабль, – грудным голосом сказала она. – Мэтт, почему вы не предупредили бед­ную девочку, что здесь жить нельзя? Ведь ее же мог хватить удар! О чем вы думали?

– Конечно, я страшно виноват. – Мэтт чарующе улыбнулся Финуле. – Просто мне очень хотелось, чтобы Хоуп поскорее приехала. А если бы она узнала, сколько здесь предстоит рабо­ты…

– Но дети не смогут здесь жить! – в отчаянии воскликнула Хоуп. Пережитый шок пересилил нежелание решать свои лич­ные дела при посторонних. – Нам придется остановиться в гос­тинице.

– Ни в коем случае! – решительно заявила Финула. – Вы ос­тановитесь у меня. Единственная гостиница, которая есть в этих местах, пятизвездочная, и номер в ней стоит целое состояние. Мы будем рады принять вас у себя. Через пару дней ваш дом бу­дет не узнать, но сейчас, конечно, детям в нем делать нечего.

Она наклонилась и погладила Милли по щеке. Девочка, кото­рая терпеть не могла, когда к ней прикасались незнакомые люди, неожиданно улыбнулась ей.

– Какая славная малышка, – вздохнула Финула. – Моему Кормаку уже двенадцать, его не очень-то потискаешь, но в этом возрасте они просто прелесть.

Вспомнив о скандале, который Милли устроила по дороге из аэропорта, Хоуп выдавила подобие улыбки и подтвердила, что малышка действительно славная.

– А теперь ступайте за мной, – велела Финула. – Вашу ма­шину может взять Мэтт.

Через несколько минут она усадила Хоуп и детей в старый зе­леный фургончик, ободранный до такой степени, что полосы краски остались только на дверцах. Внутри машина была не луч­ше, чем снаружи. На заднем сиденье лежали грязные резиновые сапоги, а на полу валялось несколько старых непромокаемых кур­ток, от которых пахло сырой псиной.

Фургончик стремительно несся по узкой дороге. Хоуп сидела молча. Она так устала от дороги и так сердилась на Мэтта, что не могла поддерживать светскую беседу. К счастью, Финула болтала без передышки и не ждала от нее ответов.

– В нашей общине постоянно живет семнадцать человек. Главным образом художники, но есть три прозаика и два поэта. Я уверена, что вы слышали имя Майры Ник-Чиннейд.

Не успела Хоуп покривить душой и кивнуть, как Финула про­должила:

– Удивительная поэтесса! Настоящий лирик. Кроме этих сем­надцати, о которых я говорила, сюда в течение года приезжают по крайней мере двести художников и писателей, и мы прекрасно проводим время. Я живу здесь уже десять лет; мы с Сиараном – кстати, он писатель – приехали сюда из Дублина. Теперь я не вернусь в большой город за все золото мира! Здесь нет ни кругло­суточных магазинов, ни высотных зданий. Это настоящий рай.

Хоуп, тосковавшая по круглосуточным магазинам и высотным зданиям, промолчала.

Финула описала всю общину художников, рассказала, как час­то они встречаются в Центре творчества (насколько могла судить Хоуп, это происходило каждый день) и как там кипит жизнь (еже­недельные обеды в разгар сезона и два творческих семинара в те­чение года). Хоуп уже слышала об этом от мужа, но она и не по­дозревала, что эта община представляет собой нечто вроде секты религиозных фанатиков. Ее тревога становилась все сильнее. Интересно, есть ли здесь другие женщины с маленькими детьми?

– Местные жители не слишком докучают нам, – усмехнув­шись, добавила Финула. – Считают нас отпетой богемой!

Хоуп поняла, что Финуле нравится быть «отпетой богемой». Сама она чувствовала себя по сравнению с ней серой мышью. Господи, неужели ей тоже придется пользоваться яркой декора­тивной косметикой, носить шали и ночную рубашку «либерти» вместо платья?

Они остановились у большого деревянного дома, стоявшего посреди сосновой рощи. В отличие от коттеджа, дом был в пре­красном состоянии. По обе стороны крыльца стояли ряды ог­ромных ваз с карликовыми хвойными деревьями, а слева от ве­ранды был разбит полосатый тент, под которым красовалось крес­ло-качалка. В таком доме было бы не стыдно снимать фильмы из сельской жизни.

– Входите. Сейчас мы будем кормить малышей, – распоряди­лась Финула.

Изнутри дом тоже полностью соответствовал представлениям Хоуп о деревенской идиллии. Просторный, но уютный, со множе­ством мягких диванов, турецкими коврами на каменном полу и уймой картин, безделушек и книг о том, как украсить свое жилище.

Финула усадила Хоуп и детей за огромный деревянный кухон­ный стол, поставила перед детьми домашний йогурт и самодель­ный яблочный сок, а Хоуп налила бокал красного вина – к счас­тью, не самодельного.

– Я знаю, как трудно на первых порах бывает человеку, кото­рый снялся с места и переехал в деревню, – сказала она. – Но детям это на пользу. Здесь у вас будет возможность правильно воспитать их, научить жить в гармонии с природой, есть здоро­вые органические продукты, а главное – все время быть с ними. В большом городе это невозможно. Здесь нет ни насильников, ни воров, ни убийц… Правда, между нами говоря, я не слишком до­веряю этим дегенератам-хиппи, живущим на холмах, – сердито добавила Финула, – но хлопот с ними у нас пока не было. Мэтт говорил, что вы хотели бы посвятить себя детям и отдохнуть от этих вечных крысиных гонок.