Нашествие с севера - Сергей Станиславович Юрьев

Из кучи костей, сваленных перед входом в самую большую нору, стражники вытащили четыре тщательно обглоданных человеческих скелета. Причем все косточки были на месте, все, кроме зубов…

– А где тут поблизости еще селища есть? – спросил сотник.

– Дальше нету ничего… – отозвался старик. – Дальше лес всё в гору идет, а что за ним, никто и не знает. Наверно, земля в облака задирается. Вот от нас недалеко есть селище Дубрава, но это сперва надо назад вернуться, я прямой дороги не знаю…

Но тут к деду подошла Лиска, взяла его за руку и, заглянув ему в глаза, коротко и тихо сказала:

– Там же Тинка…

– А может, и найдем, как пройти-то… – пробормотал Ясень. – Пошли, чего ждать-то…

А дорогу даже искать не пришлось… Можно было просто идти по следу, и какому следу! Как будто огромная стая диких зверей мчалась вперед, сокрушая всё на своем пути.

– Бегом! – скомандовал сотник и побежал первым, благо дорога теперь была под горку.

Они вновь пересекли просеку, где когда-то стояли идолы, и дальше ломовая тропа лешаков стала еще шире и утоптанней. Видимо, здесь к ним присоединилось еще одно племя или не одно.

– Отсюда они медленней пошли, – заметил кто-то из стражников, – идолов своих, видать, потащили…

Никого из стражников не пугал предстоящий бой с дикарями, будь их хоть десятеро на одного, а вот странная девица в черном и коротышка, о которых рассказал Ясень, и Дану, и всем остальным внушали не то что страх, а опасение… Тут дело пахло колдовством, но времена были такие, магия Темных на каждом шагу встречалась. Тут приходилось выбирать – либо страх свой пересилить, либо воином не быть. Ясень с Лиской давно отстали, и это было даже к лучшему, потому что опаснее всего было именно там, куда они бежали.

Лес поредел, и след лешаков теперь обозначали только черные борозды в золотистом покрове опавших листьев. Видно, дикари, подустав, тащили своих идолов волоком. Вдруг сотник, бежавший впереди, замер и раскинул руки в разные стороны и вывернул назад ладони с широко расставленными пальцами, стражники моментально рассыпались по ближайшим кустам и затаились, а потом, повинуясь безмолвным командам, мелкими перебежками двинулись вперед так, что сами друг друга не слышали.

Лес кончался у подножия пригорка, с которого они смотрели на свежевспаханное поле и стоящее за ним селище, большое, раза в три больше, чем любое селище в землях лордов. Дан прикинул, что народу там живет не меньше тройной дюжины, а дикарей, которые сейчас топтались прямо на поле вместе со всем скарбом, бабами, детьми, пиками, идолами, было раза в два меньше. И как они собирались брать селище, обнесенное прочными дубовыми стенами, было совершенно непонятно. Приближался вечер, за ним – скорая ночь, а темнота всегда была верным союзником нападавших. Но лешаки, казалось, не собирались нападать, они просто прямо посреди поля копали заступами ямы и устанавливали в ряд своих идолов. Причем даже самые зоркие из стражников не могли разглядеть ни девицу в черном, ни жуткого пузатого карлика. Ворота селища распахнулись, и из них начали выходить мужчины, вооруженные кто мечом, кто топором, а кто и просто рогатиной. Те, что шли впереди, начали красноречиво жестикулировать, требуя, чтобы пришельцы убирались и забирали своих истуканов, а то… Но дикари продолжали стоять как ни в чем не бывало. Тогда кто-то из землепашцев пустил стрелу в их сторону, и она вонзилась прямо в лоб одному из идолов, и тот мгновенно растаял, погрузившись в густые клубы черного дыма. А когда дым рассеялся, на месте истукана стояла девица в черном, видно, та самая, о которой Ясень рассказывал. И во лбу у нее торчала стрела.

Увидав такое дело, ополченцы сбились в кучу и стали медленно пятиться обратно к воротам, а черная девица вырвала из себя стрелу, разломила ее об колено и двинулась на них. По всему было видно, что в рядах защитников родных очагов вот-вот начнется паника, и из толпы дикарей послышались крики и улюлюканье.

К Дану подскочил дюжинник Симон и сказал вполголоса:

– Может, пора…

– Нам было что велено? – ответил сотник. – Нам было велено кузнеца Треша Клешню сыскать, а не землепашцев тутошних оборонять… – Он замолк на несколько мгновений, а потом встал в полный рост и скомандовал: – Эх, чего уж там. Айда!

Нападения с тыла не ожидали ни лешаки, ни их кошмарная предводительница. Стражники были уже в сотне локтей от противника, когда их заметили, да и то только потому, что землепашцы, изумленные второй кряду неожиданностью, стали показывать на них пальцами. Но было уже поздно – стражники ворвались в толпу опешивших лешаков и, расталкивая женщин и детей, уже рубили мечами всех, у кого в руках было хоть какое-то оружие. Несколько стражников из дюжины Симона уже добрались до самой Черной Девки, окружили ее и тоже начали было рубить, но ее руки вдруг стали похожи на плети. Она легко уворачивалась от рубящих ударов, сбила на лету то ли две, то ли три стрелы и наносила стражникам хлесткие удары, после которых большинство уже не встало. Самый страшный удар достался Симону – кулак, превратившийся в набалдашник плетки-руки, проломил шлем, раздробил череп и вышел через затылок. Меч его отлетел в одну сторону, испытанная в боях с оборотнями, купаная в серебряном расплаве, заточенная под бритву кочерга – в другую. Черная Девка на какое-то время замерла – то ли отдыхала, то ли задумалась, на кого ловчее наброситься – на стражников или на ополченцев. Она стояла, поставив ладони на бедра, широко расставив ноги в черных обтягивающих штанах, лишь порывы ветра колыхали на ней длинную, чуть ли не до колен, просторную рубаху. Вдруг блуждающий взгляд ее остановился – к ней приближалась Лиска и держала обеими руками кочергу Симона. Их взгляды встретились. Нет – скрестились. Они сделали несколько шагов навстречу друг другу, и когда их разделяло не больше локтя, взвизгнула кочерга и, распоров черную рубаху, вонзилась в плоть, которой не было. Черная Девка окуталась клубами того же черного дыма и исчезла без следа, забрав с собой даже появившийся на мгновение запах жженой серы…

Она сидела на обломке черной скалы среди Ничего, крохотного кусочка Вечности, в котором Творец создал только камни, а потом забыл о нем. Она составляла ладони, и они наполнялись густым красным вином, обильно приправленным ядом цикуты. Она вдыхала сладкий дым земных пожарищ, и он тяжелыми медленными клубами струился из ее ноздрей, застывая поодаль причудливыми фигурами. И это было Что-то среди Ничего, и это тоже можно было считать Творением…

– Почему ты пощадила эту девчонку? – раздался Голос, бесстрастный, как истина, и грозный, как пустота.

– Я не щадила ее… – отозвалась она, не оборачиваясь, хотя Голос вошел ей в затылок. – Я не щадила ее… Но в ней не было ничего подвластного ни мне, ни тебе, Великолепный. Она не успела даже в мыслях сделать ничего такого, что люди называют грехом, а Ты именуешь творчеством…

Война не обойдет твой дом, она войдет без стука,

Как острие шальной стрелы, она войдет в тебя.