Нашествие с севера - Сергей Станиславович Юрьев

– Говори здесь и при всех! – ответил лорд. – У моих людей нет лишних ушей.

Посланец с плохо скрываемым презрением окинул взглядом всех присутствующих и начал излагать:

– Его Милость лорд Кардог благодарит Лорда Бранборга за любезное предложение принять участие в военном походе против неведомого врага, угрожающего границам Холмов. Осознавая всю серьезность той опасности, против которой лорд Бранборг вознамерился обнажить свой меч, Его Милость лорд Кардог выражает ему полное сочувствие и готовность прийти на помощь. Его Милость лорд Кардог тоже готов обнажить свой разящий меч и вместе со всей многочисленной дружиной числом в две тысячи пеших воинов и девять сотен конных обрушиться на врага, если прочие лорды признают его неоспоримое право быть верховным вождем в этом походе и передадут в его подчинение свои войска. Если же лорд Бранборг и прочие лорды откажутся подчиниться Его Милости, то дружины Холм-Гранта будут воевать самостоятельно, сообразно интересам своего лорда.

На несколько мгновений наступила тишина. Казалось, даже мухи, нашедшие здесь последнее убежище от надвигающейся стужи, притихли, понимая всю ответственность момента…

– Лорд, может быть, вы растолкуете мне, что он хотел сказать… – спросил Элл Гордог, придвинувшись поближе к Бранборгу.

– Это не так трудно понять, – отозвался лорд. – Просто нам объявили войну.

Судя по всему, гонец был абсолютно глуп и сам не понимал, что кроется за его посланием, которое он зазубрил и передал слово в слово. Он стоял, по-прежнему задрав подбородок, и, как полагалось, терпеливо ждал ответа.

– Ответ будет дан позже, – обратился к нему лорд. – А пока не угодно ли посланнику Его Милости отобедать на кухне?

Гонец вздрогнул, как ужаленный, он, несомненно, носил титул эллора, и предложение разделить стол с челядью счел предельно оскорбительным. Он вновь оглядел всех, кто был в трапезной, ожидая хоть в ком-то найти сочувствие, но на него были направлены только суровые или насмешливые взгляды. А герольд Тоом подхватил его под локоток и услужливо предложил проводить его туда, где уже накрыт стол.

Когда дверь за ними закрылась, кто-то из сотников схватил оставленный слугами по недосмотру глиняный кувшин и швырнул его вслед уходящим. Кувшин ударился о створку двери, разбросав черепки в разные стороны и запятнав дубовые доски остатками красного, как кровь, вина.

– Сотник Бодрик! – рявкнул на него Олф. – Иди и сдай свою сотню Ингеру, а сам примешь обозную дюжину.

Бывший сотник молча поклонился и вышел из трапезной, где больше не имел права находиться.

– Ну, не оставлять же в тылу враждебные войска, – обратился Олф к лорду. – Сначала надо разобраться с Холм-Грантом, а уж потом только на север двигаться.

– Не с Холм-Грантом надо разбираться, а с Кардогом, – поправила его Сольвей. – Он либо сумасшедший, либо одержим. От безумия я могла бы попробовать его излечить, а вот от одержимости спасает только смерть или ритуал, который известен только Служителям Храма.

– Даже если лорд сошел с ума, не все же там безумцы! – вмешался в разговор Ион. – Не зря люди оттуда бегут, и ведь не только землепашцы и мастеровые, даже эллоры и те бегут. Вот Олф не даст соврать – вчера трое прибежали, эллор со своей леди и лирник с разбитой лирой. Сейчас у мастера Клёна в кузне сидит да лиру свою по щепочкам склеивает.

Эрл Бранборг поднял правую руку, и все мгновенно замолчали, приготовившись слушать волю лорда.

– Завтра же я выступаю со всей дружиной и половиной ночной стражи к границам Холм-Гранта. У бледных меченосцев, оборотней и прочей нечисти появился союзник, он рядом, и сначала надо покончить с ним.

– Если раньше он не покончит с нами… – мрачно пошутила ведунья Сольвей.

Сотники и Олф молча встали и вышли. До границы Холм-Гранта было недалеко – полтора дневных перехода по Каменной дороге, или один ночной и половина дневного, или один дневной и… В общем, если не останавливаться на ночевку, можно было добраться к послезавтрашнему утру. Бранборг и не собирался останавливаться. Надо было успеть раньше, чем Кардога начнет беспокоить задержка его гонца, которого вместе с дюжиной охранников разоружили прямо в трапезной для челяди, и сейчас он сидел на шкурах в теплой, хорошо протопленной келье, только крохотное окошечко ее было перечеркнуто решеткой, а дверь была железной, и замок висел снаружи. Лорд приказал отпустить их завтра в полдень, чтобы никакими слишком ранними вестями не потревожить спокойствие «Его Милости» и не дать ему собрать в один кулак разбросанные по Холму войска, которых у него было вдвое больше, чем в Холм-Доле, и втрое больше, чем лорд Бранборг собирался вести к его границе.

Когда до назначенного срока выступления войска осталось смениться одной страже, лорд вспомнил про лирника, бежавшего с разбитой лирой из Холм-Гранта, и послал за ним, решив расспросить его о том, что в последнее время происходило во владениях лорда Кардога. Эол пришел в кабинет, единственное во всём замке место, куда без зова лорда не мог войти никто, даже леди Ола. На всякий случай он взял с собой лиру, из которой сегодня утром он извлек первые звуки после того, как она побывала в лапах холм-грантского лорда.

Увидев, что лирник пришел не один, Эрл Бранборг, ответив, как положено, на приветствия, сказал:

– Лирник, прежде чем ты расскажешь мне то, что ты знаешь и чего не знаю я, спой мне об этом же…

И Эол запел «Песню Уходящих», которую когда-то сочинил Гудвин Счастливый, шут великого лорда Карола, тот самый, который отказался когда-то присоединиться к Великому Походу и остался в древнем Холме вместе с несколькими эллорами, которые сочли затею своего лорда позорным бегством.

Нам досталась сегодня нежданная радость – мы живы,

Идол будет накормлен, но будет накормлен не нами,

Наша кровь не стекает на дно золотого ковша.

Нам предсказана гибель, но все предсказания лживы,

Нам обещана воля, но воли добились мы сами –

Если тело заковано, значит, свободна душа.

Из пучины времен поднимаются древние твари,

Змеи, выйдя из кожи, покинули мир привидений

И, свернувшись клубками, в людских угнездились сердцах.

Нам предсказана гибель – вокруг полыхают пожары,

Нам обещана воля – мы отданы ей на съеденье,

Нам оставлена жизнь – чтоб увидеть начало конца…

Эта песня почти не звучала в мирные времена, да и когда случались короткие стычки между лордами или набеги лесных варваров, ее вспоминали редко, а когда ночами овладели оборотни, ее вообще избегали петь, боясь накликать еще большие беды. Но Эолу казалось, что всё самое худшее он уже пережил, пока находился при дворе лорда Кардога, и бояться больше нечего. Он вспомнил, как вспыхнули красными угольками глаза владетеля Холм-Гранта, как затрещала под его пальцами лира, продолжая звенеть, пока не рассыпалось вместилище звуков… Потом, когда он, сидя в своей келье, уже ощущал дыхание Иного Мира, а его седые волосы тронул ветер с Той Стороны, к нему без стука вошла безмолвная прекрасная Нега, прижимая к груди осколки его души…