Башмаки на флагах - Борис Вячеславович Конофальский

людей и железа острого. Уже и до Вильбурга дошли слухи о чудесном вашем избавлении от разбойников-бригантов. Даже здесь, при дворе, все об этом говорят. Но многие господа от злости своей жалеют, что бриганты вас не зарезали, обзывают вас дерзким, говорят, что вы ослушник и неблагодарный вассал. Но многие про вас говорят, что вы удалец. А герцог принял меня радушно очень, как я и думала».

Волков оторвался от письма и поморщился, как от неприятного. «Радушно очень? Неужели уже успела дать герцогу?! Видно, так и есть. Ну что за распутная баба! Так и живет с задранным подолом. Подождала бы, цену себе набила, что ли».

Эта ее легкая доступность всегда ему не нравилась. Он вздохнул и начал читать дальше:

«И после встречи он был доволен, и клялся мне разрешить мое дело о наследстве, и сироту, племянника вашего, без дома не оставить».

«Глупая ты баба, уж очень легко ты веришь словам сеньора». Он снова взялся читать:

«А вчера встретила тут в коридорах нашего родственничка. Как всегда, бледен да спесив. Герцог сказал, что приезжал он жаловаться на вас. Говорил, что притесняете вы его, к замку два раза уже добрых людей приводили и грозились замок его брать, человеку его угрожали».

«Это он про фон Эделя, наверное».

«И что обвиняете вы его необоснованно. Герцог и так вас не любит, а тут и вовсе зол был, называл вас упрямым и заносчивым. Прошу вас, брат мой, замок графа не разорять, не то не сносить вам головы, тут уж герцог не отступит – родственник как-никак. Но потом, поостыв, его высочество сказали мне, когда одни мы остались, что граф-то как раз и мог нанять бригантов, то в духе его».

«И герцог это понимает».

«А еще я тут останусь, пока дело с наследством не разрешится. Его высочество был милостив и гостеприимен, просил меня пожить при дворе, распорядился мне во дворце его покои устроить. Мажордом меня вчера водил их смотреть. Покои те из трех комнат: обеденная зала, приемная и спальня. Спальня при купальне и уборной. Ах, как окна в тех покоях велики! Я таких прекрасных окон не видала. Как солнце светит, так жмуриться приходится, словно ты на улице. Но пока там ремонт – меняют обивку и покупают новую мебель. Посему живу как купчишка какой жалкий или цыган – бродячий вор. Посему, брат мой любезный, прошу у вас хоть какую-то малую помощь, пока мои покои готовы не будут. Хоть талеров пятьдесят пришлите».

«Талеров пятьдесят! Еще? За последний месяц триста монет от меня уже получила. За месяц триста! По десять монет в день! И опять просит! Одно слово, графиня!» Волков серьезно злился на нее, лицо его всегда выдавало, а то было за столом, за обедом, в конце его, когда он только вино пил. И жена, и Бригитт заметили в его лице раздражение. Конечно, женщины хотели спросить, что там в письме его так злит, но не решались. А он стал читать дальше:

«А племянник ваш болел животом, да недолго, слава богу, хвори у него идут не тяжко и проходят быстро. И ест он хорошо, так что кормилица молоко добывать не успевает, хоть и кормлю я ее хорошо, и растет ваш племянник заметно.

Любимый брат мой, еще об одном вас прошу: добудьте мне того лакомства, что Агнес готовила. Сие лакомство мне очень пригодилось бы. То, что вы давали мне, уже кончилось. Целую вас крепко, братец мой. А деньги через посыльного можно передать.

Графиня Брунхильда фон Мален».

«Ишь ты, распутная, расточительная и взбалмошная, а зелье Агнес додумалась обозвать лакомством, все-таки не совсем она дура».

Волков свернул письмо и спрятал под колет на груди. Не захотел оставлять его на столе, вдруг позабудет. И Элеонора Августа, и Бригитт это видели. Они знали, что гонец приехал от графини, и интересовались, как у нее дела при дворе. Поведение кавалера еще больше разжигало любопытство женщин, но лезть с расспросами сейчас ни одна, ни другая не решались.

А кавалер на женщин внимания не обращал, сидел, закрыв глаза рукой, и думал.

Брунхильда просила денег – значит, он даст ей их. Пятьдесят талеров деньги для него пред походом, конечно, нелишние, но ее ценность намного выше. Да, распутная, да, расточительная, и глупой бывала, и визгливой, а еще по-ослиному упрямой, но теперь она ему очень нужна. Именно во дворце герцога нужна. Если Брунхильде удастся заполучить расположение герцога, то она без всякой войны и распри могла решить дело о поместье для «племянника». Но это мелочи, пустое, черт с ним, с поместьем, главное – она поможет Волкову помириться с его высочеством.

Мир с герцогом – вот что для него было самым важным, это даже важнее, чем мир с соседним кантоном. Потому кавалер и отправит ей пару золотых, еще пошлет кого-нибудь к Агнес в Ланн за приворотными духами. Только вот кого? Максимилиан наотрез отказывается ездить к Агнес. Увалень – так он еще раны не заживил. Другого кого? А кого? Кому Волков мог доверять? Таких, к сожалению, было немного.

Девка, собиравшая посуду со стола, привлекла его внимание.

– Гонца от графини накормили?

– Да, господин, теперь вас дожидается.

– Принеси мне бумагу и чернила и скажи там кому-нибудь из мужиков, чтобы разыскали мне Сыча.

Пока писал письмо да пока открывал сундук с деньгами, пока отдавал письмо и два гульдена – а это больше, чем пятьдесят талеров, – посыльному, уже и Сыч объявился. Как всегда, был он с приятелем своим.

Кавалер отвел его в сторону.

– О деле этом даже дружку своему не говори.

– Понял, экселенц. А что за дело?

– Поедешь в Ланн…

Сыч сразу поморщился.

– К Агнес, что ли?

– Ты мне морду не криви, не криви. – Кавалер показал ему кулак. – Поедешь, говорю, в Ланн, к Агнес, возьмешь у нее духи, она знает какие. Скажешь, что мне нужны. Духи те отвезешь в Вильбург, графине. Она в замке у герцога живет.

– Значит, найду. А может, письмецо для госпожи Агнес какое черкнете? Мало ли у нее каких духов. Чтобы она точно знала, какие вам нужны.

– Никаких писем, словами скажешь. Нужны те духи, которые бабам надобны для приворота мужчин. В доме у Агнес не ночуйте и дружка своего туда не води.

– Понятно дело, – соглашался Сыч.

– Если задержка какая случится, сразу через почту мне отпиши. – Волков протянул Сычу два талера. – И через неделю тут тебя жду, дело