Пепел перемен, Том 4: Ни богов, ни королей - Илья Витальевич Карпов

о внутренних врагах? Наша страна совсем недавно сбросила имперское владычество, едва ли успела оправиться от большой гражданской войны, а уже находятся те, кто осмеливается строить козни прямо здесь, в Чёрном замке. Сир Гримуальд служил мне давно и его верность не вызывала сомнений… До последнего времени, когда его стали замечать за занятиями, не свойственными ему ранее. Например, за частой отправкой писем. И никто не мог спросить у него об этом, ведь сир Гримуальд известен как «глухой рыцарь», и лишь я мог общаться с ним. К счастью, наблюдательность меня не подвела, и теперь этого лжеца ждёт справедливое наказание.

— Вы собираетесь казнить его?

— Сразу же, как мастер Уоллес выяснит, куда летели письма. Ты должен помнить Уоллеса, Таринор, ты был с ним знаком.

— Погодите… — наёмник напряг память. — Мясник Уоллес? Полевой врач?

— Да, тот самый, что штопал тебе руку, — улыбнулся король, — и который отнял руку мне. Помнится, солдаты совершенно незаслуженно прозвали его «мясником», хотя он спас немало жизней. Включая мою.

— Его прозвали так не за то, что он спасал жизни, а за то, что он резал трупы на досуге.

— Вряд ли он занимался этим ради собственного удовольствия… — король присел и наполнил кубок. — Музыкант, чтобы лучше играть, упражняется на лютне. Повар — готовит неудавшееся блюдо раз за разом, чтобы получить кулинарный шедевр. А что же делать военному врачу? Кто-то назовёт это надругательством над мёртвыми. Я же скажу, что это помогло спасти многих живых. Он даже написал прекрасную, как говорят, работу по, как это называется… Да, по анатомии. Я вверил ему должность старшего дознавателя, начальника темниц Чёрного замка. Теперь Уоллес использует своё умение несколько в ином ключе, но это лишь позволяет ему не терять навыка. Любопытно, что человек, сведущий в избавлении от боли, способен столь искусно её причинять.

— Избавьте меня от подробностей, ваше величество, — поморщился Таринор. — Стало быть, вы не намерены прислушаться к моим словам?

— Первым делом я отправлю войска в Долину, — невозмутимо ответил король, — а дальше — посмотрим, что можно сделать.

— И ещё, — добавил наёмник. — Я прошу крова для моих спутников, двоих братьев-северян, что провели меня обратно в Энгату. Уверен, они смогут послужить короне.

— Как же они послужат? — усмехнулся король. — Если мне вдруг понадобится разграбить деревню, я справлюсь и сам. Впрочем, они помогли тебе, и будет несправедливо, если их просто схватят и казнят. Хорошо, они могут войти в город. Вечером я отправлю за ними людей, а ты покажешь путь.

Когда наёмник, поклонившись, собирался покидать короля, тот окликнул его у самой двери.

— И ещё кое-что, Таринор. Если после нашего разговора тебя заметят вблизи почтовой башни, я немедленно велю тебя арестовать. Ты видел, что бывает с моими врагами, постарайся не стать одним из них.

— Пока я буду ожидать вашего решения, вы позволите мне коротать ночи где-нибудь в замке?

— Чёрный замок не ночлежка! — резко ответил король, после чего, смягчившись, добавил: — Но ты сослужил мне службу. Я выделил твоим друзьям покои, ты можешь пока жить с ними. Скажи любому в замке, что я велел проводить тебя, и тебя отведут.

Окликнув не особенно спешащего молодого слугу, Таринор поймал на себе его оценивающий взгляд. И, судя по выражения лица юноши, оценил он наёмника не особенно высоко. Но стоило Таринору сказать, что король лично велел проводить его в караульную, как слуга тут же поменялся в лице и с подобострастной улыбкой попросил следовать за ним. То ли причиной тому была вежливая и отзывчивая натура юноши, то ли это из-за того, что наёмник забылся и сказал, что «Эдвальд велел отвести меня к моим друзьям». Кто знает, насколько непрост человек, смеющий вот так просто звать короля по имени.

Интересно, если бы он тогда не плюнул на всё и не ушёл со службы, кем бы он был теперь? Рыцарем? Возможно. Лордом? Тоже не маловероятно. Таринор представил, как он идёт поутру в уборную собственного замка облегчиться после обилия выпитого накануне вечером вина, глядит вниз и… Не видит ничего, кроме собственного брюха. Он никогда не сомневался, что разжиреет, случись ему обрести подобное богатство. И если когда-то подобная судьба не вызывала ничего, кроме мечтательной улыбки, то теперь Таринор стал старше и понимал, что замок непременно достался бы ему лишь в нагрузку к дочери какого-нибудь лорда.

Обычное дело: прославленный рыцарь-ветеран — лакомый кусок для мелких домов, жаждущих заполучить громкое имя для семейного древа. И вот, с течением лет гроза врагов становится опасен лишь для жареных поросят на собственном столе. Так проходит день за днём, пока от прославленного в прошлом воина не остаются лишь имя и годы жизни, вышитые на гобелене, что висит в большом зале над камином в родовом имении тестя. Подобная картина долго оставалась для Таринора пределом мечтаний. Он даже был согласен просто на сытную кормёжку до конца жизни. А чего ещё желать наемнику, в самом деле?

Теперь же наёмник медленно осознавал, что оказался втянут в дела, масштабы которых выходят за пределы его и чьей-либо ещё жизни. Отчего-то он понял это не во время разговора с богом смерти, а только сейчас, но до сих пор не мог определить, нравится ли ему это или нет.

Наконец, слуга остановился у двери и, пожелав хорошего дня, удалился. Вот и она — дверь в старую жизнь. В какой-то момент Таринору даже не захотелось её открывать, но пусть даже жизнь по ту сторону прежняя, но он-то сам теперь новый. Во всяком случае, в это хотелось верить.

Наёмник толкнул дверь, она со скрипом отворилась, и его взору предстал вид маленькой, но светлой комнатушки, бедно, но плотно обставленной. Были здесь и стол, и стулья, и кровати, на одной из которых лежал, отвернувшись, обладатель длинных белых волос. Рядом с ним, облокотившись на табуретку, покоилась пара клинков. Тень и Шёпот, кажется, так Драм называл их. Едва Таринор вошёл, как сидевший за столом курчавый черноволосый юноша уставил на него удивлённый взгляд.

— А вы кто? — немедленно спросил он. — Игнат очнулся? Маркуса сейчас нет, они с господином Эльдштерном ещё работают.

— Скажем так, я старый друг этого любителя поспать, — наёмник кивнул в сторону Драма. — Надеюсь, он меня ещё не забыл. А из тех, кого ты назвал, я только Игната и знаю. Хотя постой, Эльдштерн… Это не тот ли, что дядя Риенны Эльдштерн?

— Он самый, — осторожно согласился юноша. — Но вы всё ещё не назвали себя.

— Таринор меня звать. А что с Игнатом? От чего он очнуться должен? Снова перепил?

Услышав имя наёмника, юноша ещё больше смутился и побледнел.

— Но ведь… Таринор умер. Драм его порой вспоминает… Вот, я даже здесь это записал! — он схватил листок из бумажной стопки на столе.

— Ну, подобное мне слышать не впервой, — улыбнулся наёмник. — Однако же седого надо растолкать. Зря я, что ли, весь этот путь проделал.

Таринор подошёл к спящему эльфу, провожаемый безмолвным изумлением кучерявого юноши, и толкнул его в плечо. Ответом ему было сонное бормотание, видимо, на тёмноэльфийском. Драм повернулся к наёмнику лицом. Глаз он не открыл, но выражение лица имел недовольное.

— Да просыпайся уже! День на дворе, сколько можно дрыхнуть!

От этих слов эльф чуть приоткрыл одно веко, и мгновением позже оба его глаза распахнулись во всю ширь.

— О, очнулся, — усмехнулся наёмник. — Не волнуйся, ты не помер, это я живой.

Драм вскочил с кровати, не сводя взгляда с Таринора, и лишь несколько секунд спустя открыл рот.

— Таринор… Ты… — он добавил что-то на эльфийском. — Но как? Я же видел, тот dessir…

— Правильно ты видел. А почему я здесь, а не в царстве мёртвых — это история отдельная. Может быть, расскажу, если закроешь рот и перестанешь так пялиться на меня. Мне уже как-то не по себе.

Драм мгновение мешкал, а потом буквально набросился на наёмника и крепко обнял его. Таринор от неожиданности даже не успел вдохнуть и теперь задыхался от объятий. И всё же откуда в таком худощавом эльфе столько силы?

— Прекращай… Задушишь… Мне ещё Игната удивлять…

Завязался разговор. Таринор не помнил, чтобы эльф так оживлённо о чём-то рассказывал, но поделиться и впрямь было чем. Время за разговором летело незаметно. Тиберий, как представился кучерявый, оказался добродушным, хоть и несколько беспокойным парнем, то и дело что-то записывал