Дом толерантности (сборник) - Анатолий Грешневиков

– Да мы и так все разные.

– Лицом, одеждой, манерами. Надо отличаться талантом.

– Это как?

– Тебе не понять.

– Тогда зачем говоришь… Зачем тебе лезгинка?

– Это я для себя, – сказала Маша и поставила точку в щекотливом разговоре: – Мне нужно…. Мне это интересно.

За горячим продолжительным разговором они не заметили, как достигли конечной точки. Деревня, просвеченная солнцем, встретила их тишиной. Маша вытащила из упрямо сопротивляющегося Анзора обещание показать ей на следующей неделе, как нужно танцевать настоящую лезгинку. Последние ее слова, что обмана она никому не прощает, уже раздались с хлопком двери машины.

Они вышли на околицу деревни. Перед ними стоял старый с оторванными ставнями дом, с посаженной перед выбитыми окнами сломанной ветром дуплистой ивой. На широком лугу росла грубая сорная трава. Чувствовалось, здесь давно нет хозяина, земля одичала, лопухи да крапива забили все тропинки. А ведь когда-то у этого брошенного дома росными туманными утрами разбредались по лугу пестрые коровы и ненасытные козы…

В чистом воздухе проплывали длинные серебристые нити паутины. Маше знакома осенняя пора, в деревне у деда Матвея ей доводилось ощущать холодное дыхание сентября, наблюдать, как ровно опадают огненно-красные листочки осин. Сегодня тоже осень богата красками. Восторженные глаза Маши пробегали по четырем оставшимся домам, прятавшимся на другом конце луга за потемневшими липами. В конце деревни она разглядела изгиб неширокой реки, убегающей в дикий перелесок. Ей захотелось дойти до воды, спуститься вниз и понаблюдать, как она, гибкая и певучая, бежит среди осоки, переливается на перекатах. Ноги сами понесли ее вдаль. Только после первых же шагов пришлось остановиться: юбка стала сырой, её облепили противные колючки. К тому же трава оказалась столь густой и твердой, что ее и раздвинуть было нелегко. Пришлось отказаться от заманчивой идеи, от желания посидеть, как в детстве, на берегу говорливой реки.

Анзор вел себя странно, молчал, блуждающими глазами следил то за Машей, то за деревней. У него была назначена встреча с одним из жильцов. Они созванивались, договаривались о том, что он появится сразу же при въезде машины в деревню.

Тишина казалась нестерпимо долгой.

– Сейчас Сулейман подойдет, покажет тебе рябину, – с твердой ноткой в голосе сказал Анзор.

– Какой еще Сулейман? – удивленно спросила Маша, глядя на деревянную избу, где на крыльце показался силуэт рослого мужчины.

– Хороший знакомый. Он здесь уже давно живет.

– В русской деревне живет Сулейман? Не смеши меня. Что ему тут надо?

– Работает вместе с семьей, овец держит. А рядом с ним – дом Айдара. Тоже хороший знакомый.

Маша растерянно посмотрела на своего спутника. Тот лукаво улыбался и, прищуря обжигающие глаза, глядел на нее. Ей резко расхотелось задерживаться в этой деревне. Закинув рукой за плечи копну волос, она решительно направилась к машине.

– Ты куда? – преградил дорогу Анзор.

– Обратно.

– А рябина? А ты хотела за руль сесть, научиться машину водить?

– Поехали, будешь учить.

Анзор опешил, опустил глаза, но дверь машины продолжал держать закрытой.

– Открой! – скомандовала Маша.

И тут к ним приблизился мужчина. Широкий белый воротник наглухо застегнутой рубахи выглядывал из короткой куртки, в плечах – сажень, седые волосы подчеркивали глубину черных равнодушных глаз на худощавом, с глубокими складками лице. В руках он держал ржавую лопату.

– Анзор, приветствую тебя. Давно не виделись.

Оглядев сверху донизу подозрительным неласковым взглядом Машу, он кивнул в ее сторону.

– Здрасьте, девушка!

– Добрый день, – вежливо отозвалась Маша.

– Это для вас Анзор просил найти рябину?

– Да.

– Пойдемте, я покажу…

Маша резко повернулась, отодвинулась от машины, и Анзор увидел ее запылавшее румянцем лицо, пристальные, очень серьезные грустные глаза. Она безропотно, забыв про сиюминутные вспыхнувшие эмоции, пошла за незнакомым мужчиной. Анзор двинулся сзади. Ему стало понятно, что Маша не умеет долго обижаться, потому и на нее не было никакого резона держать обиду.

По ходу движения Сулейман бормотал на своем родном языке чужеземные слова, и чем непонятнее он говорил, тем быстрее Маша его понимала. Очевидно, он негодовал по поводу того, зачем ей в городе понадобилась рябина.

В заброшенном огороде напрочь отсутствовала изгородь, потому все насаждения были обглоданы начисто. Лишь кусты крыжовника и смородины еще подавали слабые надежды на жизнь. Почему Сулейман не обнес их забором, не сберег от коз и зайцев стало понятно после того, как Маша увидела пустые грядки. Они десяток лет не знали лопаты. Буйная трава почти сравняла их с землей.

За покосившемся домом Сулеймана виднелись полуразрушенные кирпичные стены складских помещений под дырявыми навесами из шифера. Там же громоздилась разобранная техника. Среди хаотичного скопления сеялок, гусеничных тракторов, картофелекопалок, громоздких проржавевших комбайнов, смотрящих на доживающую свой тяжелый срок деревню пустыми окнами, величаво раскинулись две свободолюбивые березы. В грубой зелени листвы на их вершинах чернели большие гнезда грачей, собранные неаккуратно и давным-давно. Если земля забыла, когда последний раз ее пахали тракторы, то березы уже перестали ждать, когда над ними по весне разнесется неумолчный грачиный грай. Маше он был знаком. Она любила стоять у дедовской березы, всматриваться в крону над головой, где беспокойно возились птицы, и махать им руками. Дед хохотал до чихоты, до удушливого кашля, а потом говорил сквозь слезы, что грачи не боятся ни ее взмахов, ни вертящегося пугала на огороде.

Рябина ждала их за огородом. Грустная, жалкая, с тяжелыми ветвями, на которых рдели гроздья ягод. На ее ветвистых этажах порхала стайка синичек. «Пинь-пинь-пини…», – слышалась их единственная в округе оптимистичная бодрая песня.

– Не знаю, как вы ее выкопаете, – сказал Сулейман и воткнул в землю лопату.

Высокое осеннее небо с разнообразными островами облаков, подпаленных свинцовым светом, пугало наступлением дождика.

Маша съежилась то ли от ветерка, проверяющего ее одежду, то ли от неожиданного дурного предложения замахнуться на жизнь большого дерева. Конечно, ее напугал внушительный вид рябины. Предложение выкопать ее мог сделать лишь человек, решивший поиздеваться, посмеяться над ней. Рассеянная задумчивость наползла на нее, и в глазах появилась печаль.

Тут понял и Анзор, что друг банально подвел его, при этом сморозил чепуху, которая сейчас вызовет знакомый гнев у спутницы.

– Какое дерево копай? – сердито рявкнул он, сверкнув змеиным неморгающим взглядом. – Ты какую ерунду говоришь? Я маленькую рябину просил тебя найти. А не этот лес.