Граждане Рима - София Мак-Дугалл

Сулиен слышал рев моторов и крики, но среди них различал только выстрелы и старался не смотреть на то место на воде, где скрылась Уна. Она снова исчезла из поля его зрения, прежде чем он доплыл до него. Поднимая фонтаны брызг, он рванулся вперед и стал лихорадочно шарить в едкой воде, потом нырнул, скрывшись под зеленой водной пеленой. Его слепые руки не могли ничего ухватить. Прошла вечность, пока кончиками пальцев он не ощутил легкое прикосновение пряди волос. Сулиен ухватился за них, почувствовав тяжесть тела, и вытащил сестру на поверхность за волосы и отяжелевшую одежду.

Это напоминало борьбу. Сулиен толкал, тянул за собой сестру, безвольно, мертвым грузом повисшую у него на руках и, казалось, постоянно стремившуюся утащить его на дно, ускользавшую от него. Он не сразу догадался, что ему будет легче держать ее, если он перевернется на спину. Но даже так было тяжело; пловцом Сулиен был посредственным, и ему приходилось то и дело останавливаться и вновь отчаянно грести, уворачиваясь от разгружавшихся суденышек, и все время ему едва ли не мерещилось, что Уна сознательно вырывается из его рук, словно ей хотелось опуститься на мягкое речное дно.

Но наконец его ноги ударились о скользкие, поросшие водорослями ступени спуска, и, выбравшись из воды в мокрой, облепившей все тело одежде, он увидел, что на теле Уны нет ни единой раны. Он нащупал артерию на шее и ощутил, словно все время знал, что так оно и будет, нормальное биение крови. Уна не дышала, но Сулиен знал, что она будет дышать. Он даже ухмыльнулся, перенеся ее на бетон, потому что знал, что сейчас ее станет тошнить водой, которой она наглоталась, и что глаза ее откроются, и они открылись, Уна открыла глаза.

Она прерывисто хрипела и вся тряслась. Горячая, едкая вода бесконечно булькала у нее в глотке. Она хотела сказать, что надо поскорее убираться от реки, но не могла вымолвить ни слова между душераздирающими хрипами, рвавшимися из ее груди. Слезящимися глазами она посмотрела на реку, и только тогда они увидели паром.

Теперь вид у него был потрепанный, но он по-прежнему двигался вперед. Затем они увидели, как он сделал неожиданный резкий вираж и, рыская, поплыл в обратном направлении. Стоя на палубе, плакавший в камере заключенный смотрел на распростертые у его ног тела, потом поднял ближайшее и, с трудом дотащив его до леера, сбросил в воду.

Уна и Сулиен устало и удивленно наблюдали за происходящим с пристани. Затем Сулиен поднял сестру на ноги, и они, пошатываясь, побрели к пакгаузу. Поддерживая ее, он чувствовал, как ее застуженные кости ноют от слабости, но жжение в легких немного стихло, и она сказала:

— Не туда — под навес.

Они проковыляли через двор.

— Только не внутрь, — хрипло сказала Уна. Вряд ли, подумалось ей, она сможет снова вынести эту темноту, крысиную возню и запах.

Сулиен помог ей обойти навес, так, чтобы не было видно с реки, и оба соскользнули на землю, тяжело дыша, прислонясь к грубой, шершавой стене, с упоением чувствуя под собой сухую почву. Уна вспомнила остальную часть своего плана и почти с наслаждением подумала, что никогда больше не сможет двинуться. Как было бы приятно, если бы никто от нее больше ничего не ждал.

«Спасибо, Уна, огромное спасибо», — медленно выговорил Сулиен и, заключив сестру в объятия, крепко прижал к себе. Уна тоже обхватила его руками и со смутной печалью посмотрела на стену за его плечом. Ей не нравилось, когда ее трогают, даже когда совершенно случайно касаются рукой ее руки, если этого можно благоразумно избежать. Но теперь она поняла, что надеялась: стоит ей однажды выбраться из дома в квартале лупанариев, и она изменится. И это действительно произошло. Она почувствовала лишь легкую клаустрофобию, но не отвращение. Возможно, это было начало.

Сулиен отпустил ее, и Уна заметила, что он выглядит бледнее, чем раньше. Затем она согнулась в новом приступе удушья, извергнув последние остатки скопившейся в легких воды. Но когда она перевела дыхание, то увидела, что больше не дрожит и, несмотря на все еще одолевавшую ее усталость, может встать и идти. И поняла, что это сделал брат.

— Ведь ты это сделал, правда? — спросила она.

— Удалось немного, — ответил Сулиен. — Тебе нужно поесть, выспаться и хорошенько отмыться.

Он закрыл глаза.

— Я тебя не просила, — сказала Уна, плотно сжав губы.

Сулиен открыл глаза и пристально посмотрел на нее.

— Я должен был это сделать, разве нет? Куда бы ты пошла в таком виде?

— Я была в полном порядке, — сказала Уна вопреки очевидности. — А теперь ты устал. И ничего не сказал мне.

— Хочешь заболеть? — спросил Сулиен уже почти раздраженно. — Потом тебе было бы намного хуже. В этой воде чего только нет. А ты вытащила меня с катера… я должен был…

Уна поняла, что сказала глупость. Она сама до конца не понимала, почему так оскорбилась, разве что слишком привыкла к мысли, что не она, а кто-то другой находится в ее власти, пусть ненадолго и из самых добрых побуждений. А она даже не заметила, как все произошло.

— Все равно, надо было сказать мне, — произнесла она, делая неловкую попытку проявить чуть больше доброжелательности.

— Ладно, — ответил Сулиен, все еще слегка рассерженно.

— Так или иначе — спасибо, — запинаясь, произнесла Уна.

Сулиен с любопытством взглянул на нее:

— Как тебе удалось вытащить меня с катера? — Он посмотрел на свою промокшую тюремную робу и снова спросил: — Что будем делать дальше?

Уна встала, осторожно оглянулась и прошла в склад. До Сулиена донесся непонятный лязг, и через минуту Уна появилась, волоча за собой потрепанный черный рюкзак. Она открыла его, и Сулиен увидел аккуратно сложенные в рюкзаке одежду и дырявые полотенца.

— Ботинок достать не удалось, — говорила между тем Уна. — Но ничего, думаю, и так сойдет. Дойдем до Дубриса, а там — через туннель. Галлии я не знаю. И куда пойдем — тоже. Главное, чем дальше, тем лучше. После сегодняшнего путешествовать станет труднее.

— Но нам не обойтись без бумаг, — сказал Сулиен.

Уна открыла боковой карман рюкзака и коротко сказала:

— Это все, что мне удалось украсть.

Голос ее снова звучал сердито, но в этот раз она сердилась не на брата. Она протянула ему тонкий синий листок гражданского удостоверения личности, вложенный в пластиковый чехол. Сулиен вытащил бумаги и стал рассматривать перечень бесцветных фактов и фотографию невыразительного лица.

— Это ты, — быстро произнесла Уна, вытаскивая из рюкзака охапку одежды и бросая ему. Но человек на фотографии был лет на девять старше Сулиена и, не считая весьма приблизительного сходства в цвете глаз и волос, ничем на него не походил.

— Они не заметят, — сказала Уна. Сулиен уже собирался сказать, что, конечно, заметят, но затем вспомнил, что никто на реке не заметил, как они спрыгнули с катера.

— Да, — осторожно сказал он, как бы отвечая на собственную мысль, — будем надеяться.