Мертвые канарейки не поют - Антон Леонтьев

И, взглянув на Риту, он спросил:

– Тарасова Галина Сергеевна?

Сердце у Риты куда-то ухнуло, и она еле слышно спросила:

– А что с ней?

Врач замялся, зато все тот же неведомый голос из смежной каморки ответил:

– А, вторая Тарасова. Я ее дочке недавно звонила. Эта та, которая сейчас в операционной. Ну, жертва изнасилования…

Рита плохо помнила, что с ней произошло. Кажется, ей сделалось дурно, и она даже стала оседать, но ее кто-то подхватил. Ее отнесли в пустую палату, где положили на кушетку.

Появился молодой врач с нездоровыми мешками под глазами, измерил ей давление, заставил принять таблетку и сказал:

– Извините, что вам пришлось узнать об этом таким вот образом. Это ваша родственница?

– Это моя мама, – ответила Рита. – Что с ней?

Врач, сверившись с бумагами, ответил:

– Ну да, ее оперируют. Подробности вам сообщит хирург. Доставлена к нам на «Скорой», так как была обнаружена в бессознательном состоянии по причине…

Он смолк, вчитываясь в написанное.

У Риты в голове билась одно и то же слово: «изнасилование».

– Это точно… изнасилование? – спросила она. – Может, это ошибка?

Врач, посмотрев на нее, сказал:

– Решать следствию и суду, но, судя по всему, это типичное изнасилование. Вы уж извините за шокирующие сведения. Мне очень жаль… Хотите кофе?

Рита отрицательно качнула головой, а врач произнес:

– Вы можете пока полежать. Кстати, тут кто-то из милиции. Думаю, вам будет полезно поговорить с ним…

Он скрылся, а через несколько минут в палату зашел средних лет худой тип, показавший ей удостоверение.

– Вы – дочь потерпевшей? – спросил он. – В котором часу она сегодня ушла из дома?

Рита не выдержала:

– Какая вам разница! Я хочу знать, что с ней произошло! Почему мне никто не говорит?

– Успокойтесь, гражданочка, – несколько обиженным тоном заявил субъект. – Понимаю ваши чувства, однако не надо кричать. Итак, излагаю: гражданку Тарасову Галину Сергеевну, сорока шести лет, нашли в примыкающем к больнице № 14 заброшенном парке с тупой травмой головы и явными следами сексуального насилия сегодня в восемнадцать часов пятьдесят шесть минут, о чем было немедленно сообщено в…

Слушая его, Рита вдруг поняла, что до нее доносятся слова, но она не понимает их смысла. Как же так – сначала папу увели обратно в СИЗО, затем прямо в парке около больницы, в которой работала мама, на нее напали и…

И изнасиловали!

– …слушаете меня вообще? – прервал ее размышления собеседник и вздохнул. – Ну хорошо, понимаю, что ничего от вас не добьюсь.

– А я могу увидеть ее? – встрепенулась девушка, и милиционер ответил:

– Я бы тоже хотел увидеть потерпевшую и получить показания, однако ее пока оперируют. Хорошо, заполните мне вот этот бланк, я к вам еще подойду…

Рита и не подумала заполнять какой-то бланк, а, подождав, пока тип уйдет, поднялась с кровати и вышла в коридор.

Ей требовалось узнать, что с мамой, как у нее дела, прикоснуться к ней, поцеловать ее.

Если, конечно, она была еще жива.

А вдруг они скрывают? Они все знают, что мама умерла, но не хотят говорить ей об этом.

Рита побежала по коридору.

В операционную ее, конечно же, не пустили. Пришлось ждать на продавленном кресле в коридоре. Было уже далеко за полночь, когда к ней вышел грузный усатый хирург.

– Рита Тарасова? – спросил он. – Я знал тебя маленькой девочкой. Твои родители с тобой приезжали к нам на дачу. Галина Сергеевна ведь у меня на курсе училась, лучшей была…

И со вздохом добавил:

– И вот теперь мне пришлось ее оперировать…

Рита хирурга не помнила, однако сделала вид, что вспомнила, потому что ей не хотелось тратить время на выяснение того, кто он такой и что было тогда, много лет назад.

– Ну, хорошо. Я скажу тебе то, что другим пациентам говорить не стал бы, по крайней мере, на данном этапе. Но ты, как-никак, дочка коллеги, к тому же хорошей знакомой…

Рита похолодела.

– А отец твой где? – спросил вдруг хирург. – Он тоже здесь?

Рита быстро ответила:

– Он сейчас… занят. Приедет, как только сможет. Но вы можете мне все рассказать!

Хирург кинул головой.

– Ну хорошо. Операция прошла успешно, – произнес он, но в его тоне Рита уловила какие-то странные нотки.

– Но в чем тогда дело? – спросила она, и хирург, вздохнув, объяснил.

Оставшись одна, Рита попыталась переварить услышанное. Мама выжила, причем хирург даже уверен, что она выздоровеет, однако… Однако он не мог гарантировать, что это будет прежняя мама. Потому что были затронуты важные области мозга, и о прогнозах, даже самых осторожных, было пока что рано вести речь, но некоторые реакции указывали на то, что…

Что мама не будет такой, как прежде. И что в самом худшем случае мама…

Мама до конца жизни останется инвалидом!

Рита не задавала вопросов, восприняв информацию от хирурга безучастно, даже равнодушно. Но не потому что судьба мамы ей была безразлична, вовсе нет.

Потому что она не могла поверить, что это происходит на самом деле.

Как будто она в фильме ужасов оказалась.

Ей вдруг вспомнилось: она уже была в фильме ужасов тогда, на даче Барковского. Тогда, когда он ее изнасиловал.

И после этих событий тоже.

Но ведь героиней персонального фильма ужасов была только она сама. А теперь выходило, что…

Что ими стали и ее родители?

Но что же это за напасть – ведь все уже было на мази, еще немного, и козни Барковского будут разоблачены. И тут такой кромешный ужас.

Рита, замерев, вдруг увидела палату, в которой медсестра небрежно складывала вещи – это были вещи ее мамы.

– Я дочь пациентки, – сказала она, входя туда. – Мне можно их забрать?

Медсестра ответила:

– Это вы с милицией обсуждайте. Это ведь какие-то там улики… Хотя вот это, думаю, забрать можно.

И она указала на помятую коробку, приоткрытую с одного боку, где была видна расплющенная сдобная масса.

То, что раньше было тортом «Наполеон».

Рита осталась в больнице до утра, а потом уговорила себя поехать домой, чтобы помыться и переодеться. Однако как только она вошла в квартиру, раздался телефонный звонок: мама пришла в себя.