Кольцо князя-оборотня - Екатерина Лесина

Трубка ударила в ухо короткими гудками. Значит, в октябре. Хорошо, наконец-то он избавится от нудной обязанности хранить чужие деньги. Красота. Новость почти хорошая, но отчего тогда предупреждение? С другой стороны, он вообще во всю эту чертовщину не верит, а следовательно, пускай катятся к фигам и пустота, и печать, и предчувствия.

Ночь-подруга помогала чем могла: сном, дождем и темнотой, которая из-за туч, затянувших небо, казалась особенно плотной и густой. Иногда, словно опасаясь, что ее заподозрят в соучастии, ночь расправляла грязные юбки облаков, и тогда в прорехи выглядывали редкие звезды – на минуту, не более. Звездам было спокойнее ничего не видеть, но и они помогали – в кромешной тьме я бы ни за что не нашла дорогу, а так какой-никакой, а свет.

Я кралась по поселку, а мерный шелест дождя сглаживал звуки, и от этой тишины-темноты становилось слегка не по себе. У ворот навстречу мне выбежала Альма, такая же худая, мокрая и несчастная, как я. Собака жалась к ногам и заискивающе виляла хвостом, не то напрашиваясь на ласку, не то набиваясь в спутницы.

– Место! – скомандовала шепотом я, Альма, вздохнув, отошла.

– Мне нельзя, понимаешь? Я убегаю! – Глупо, наверное, объяснять собаке, почему я не могу взять ее с собой, но просто бросить ее здесь было нечестно. За воротами начиналась долгожданная свобода, а я совершенно не представляла, что дальше делать. Поэтому просто пошла по дороге. Под ногами хлюпало, сверху капало, мокрое платье неприятно липло к телу, а ноги тонули в грязи. Тряпочные тапочки моментально набрали холодной дождевой воды, но все-таки я дошла! Грязь под ногами сменилась мокрым и холодным камнем, через несколько шагов я поняла – это не камень, а асфальт, и, значит, это не просто дорога, а дорога большая, шоссе или трасса, по которой ездят машины и кто-нибудь обязательно остановится. Словно специально, чтобы меня приободрить, из-за туч показалось одутловатое лицо луны. А еще через минуту я увидела указатель: «Яцуки – 3 км».

Яцуки… Ничего не говорит, главное, что там живут люди, они помогут, обогреют, накормят и скажут, как до Москвы добраться. А в Москве у меня квартира, там безопасно. Здесь холодно. Ну, конечно, на улице… Боже мой, я даже не знаю, какой сейчас месяц, не говоря уже о дате. Не важно, я справлюсь и с дождем, и с холодом, и с собой, только нужно двигаться, иначе замерзну. А мне нельзя.

А еще нельзя думать о том, что произошло. Я не виновата, но никто не поверит, я же ведьма. «Ведьма, ведьма, ведьма…» – шелестел дождь. «Ведьма, ведьма…» – соглашалась луна, изредка выглядывавшая из-за туч. «Ведьма», – бормотала ночь.

В спину ударил сноп света. Грузовик вынырнул из темноты, полоснув по залитой дождем дороге фарами. На всякий случай я сошла с дороги, но, поравнявшись со мной, машина остановилась.

– Эй, – веселый мужской голос заглушил невнятный шепот ночи, – давай садись.

Ослушаться я не решилась. В кабине было тепло и пахло потом и машинным маслом. Оказывается, я еще помню этот удивительный запах.

– Меня Васькой кличут. – Водитель, щуря глаза, всматривался в густую пелену дождя, а на меня совсем не смотрел. – А тебя?

– А… – Я осеклась, не хватало еще собственное имя назвать. – Алиса.

– В Стране чудес? – хохотнул он.

Чудес… если бы ты знал, какие здесь порою чудеса творятся…

– Печку включить? Я еду, гляжу, никак идет кто впереди, сначала думал, показалася, ан нет, не показалася. Ты куда, мать, бредешь-то?

– В Москву.

– Ну, значит, по пути. Я тоже в Москву еду. Знаешь, я обычно никого на подсадку не беру, а тут словно толкнул кто, я и остановился.

– Спасибо. – Перед моим носом раскачивалась иконка Божьей Матери, подвешенная на длинном шнурке. Значит, толкнул кто-то… Но я же не верю, больше не верю.

– Пожалуйста. Замерзла небось? Там, сзади, где-то куртка валяется. Она грязная, зато теплая.

Куртка нашлась почти сразу, действительно грязная и действительно теплая. Вовремя. Меня уже трясло от холода, похоже, до Яцуков я не добралась бы. Васька включил радио, и в кабину проникли чужие веселые голоса.

– Ты, мать, можешь туда заползти подремать, до Москвы еще далеко.

– Спасибо.

– Та не за что. – Васька вздохнул. – Думаешь, не понимаю ничего? Думаешь, не понимаю? У меня сеструха вон тоже за алкоголика вышла, он ее бьет, она убегает, а потом снова возвращается. Жалеет. Лучше бы вы себя пожалели…

Эльжбета Францевна вернулась лишь к полудню следующего дня, она пребывала в приподнятом настроении, с видимым удовольствием рассказывая и про службу в церкви, и про визит к модистке, и про наряды, заказанные для Ядвиги… Впрочем, тема нарядов в большей степени волновала саму Ядвигу, она ахала, охала и вздыхала, томно закатывая глаза, чем раздражала Федора до невозможности. Уж лучше бы они никуда не ездили, тогда, по крайней мере, никто ежеминутно не трогал бы Луковского с очередным срочным вопросом – какой вырез нынче в моде: квадратный или сердечком. Ну как им объяснить, что петербургская мода меняется еженедельно, ежедневно и ежеминутно, она ветрена и капризна, порой тщеславна и глупа, и следовать ей имеет смысл, если живешь в столице. А здесь… Какая разница, квадратный у платья вырез или сердечком? Никакой.

Элге молчит. На ней старое платье бледно-сиреневого цвета, который подходит блондинкам с молочно-белой кожей и золотыми волосами, но противопоказан смуглым и черноволосым девицам. Кожа кажется чересчур темной, а само платье блеклым и невыразительным. Но Элге невозможно спрятать под этой маской невыразительности, она сама словно звезда, яркая и недосягаемая. Нет, не звезда – птица.

Ведьма черноокая.

Ох, неспроста князь ее ведьмой назвал. И там, в деревне, тоже не просто так староста упреждал.

– Знаете, чего бы мне хотелось больше всего в жизни? – Ядвига настойчиво пыталась заглянуть в глаза Федору.

– Чего? – Правила игры требовали его участия в беседе, хотя, будь его воля, Луковский уехал бы на весь день. Как князь. Неужели безумие заразно?

– Очутиться на балу… Свечи, цветы, играет музыка… Кавалеры приглашают дам…

– Не сомневаюсь, в вашей карточке не осталось бы ни одной свободной строчки.

– Ох, вы так милы. – Щечки Ядвиги смущенно порозовели. А Федор грустно улыбнулся собственным мыслям. Сестра князя очаровательна, она не затерялась бы в толпе дебютанток и, возможно, нашла бы себе подходящего супруга, богатого или не очень, но «соответствующего».

Проклятие. Откуда эти мысли, он ведь и сам недавно подыскивал супругу, достойную высокого звания графини Луковской, и не видел в этом ничего зазорного. Отчего же Федору так противно?

Элге, точно заглянув в смятенную душу, укоризненно покачала головой и приложила пальчик к губам. Правильно, чудесная птица, подобные мысли следует хранить глубоко-глубоко внутри, иначе объявят безумцем почище Алексея.