Кольцо князя-оборотня - Екатерина Лесина

– Это ваш шанс вырваться из Крепи. Что вы здесь потеряли? Унылую равнину? Волчий вой по ночам? Грязных крестьян? Охоту раз в год?

– Простите…

– Федор, я не тороплю вас с ответом. Я понимаю, что подобное предложение требует тщательного и всестороннего осмысления, однако я надеюсь, что прежде чем дать ответ, вы действительно хорошо подумаете! Ядвига станет хорошей женой, она глуповата – да, не надо удивляться, я еще не выжила из ума и способна критично отнестись даже к собственной дочери. Ядя глуповата, наивна, но неназойлива, хорошо воспитана и не станет совать нос в дела мужа. Зато моя мать оставила ей приличное состояние. Что-то около двухсот тысяч рублей, но получить их она может лишь после замужества.

Двести тысяч… Двести тысяч рублей. Это… Это возвращение. Надежда на новую жизнь.

– Вижу, сумма вас впечатлила, – сухо заметила княгиня. – С таким приданым моя девочка могла бы найти жениха и получше, в другой ситуации, скажем, в Петербурге, я бы вас и близко к ней не подпустила, однако жизнь диктует свои правила.

Эльжбета Францевна направилась к выходу из комнаты, давая понять, что разговор окончен. Федор же пытался осознать услышанное. Значит, Ядвига богата.

Баснословно богата.

Красива.

Глупа.

Она – не Элге. Но и он – не князь, чтобы потерять разум из-за черных глаз, похожих на два окна в ночь. Федор женится на Ядвиге и вернется в Петербург. А Элге… наваждение. Урганские топи плохо действуют на душу.

Закрыв глаза, Луковский представил себе лицо Николаши. Вот он, наверное, удивится возвращению старого приятеля, а Ядвига достаточно красива и воспитанна, чтобы соответствовать титулу.

В тот же вечер Федор испросил благословения у Эльжбеты Францевны, княгиня милостиво благословила намерения Луковского, лишь улыбка, затаившаяся в уголках губ, выдавала подлинные чувства этой женщины, матери, которой Федор искренне восхищался и которую не менее искренне побаивался.

Ядвига не удивилась, она делала вид, будто смущена, но Федор чувствовал, что всего-навсего оправдал ожидания. Ее? Эльжбеты Францевны? Собственные? Алексей встретил известие глупой улыбкой и обернулся на Элге. Та лишь пожала плечами. Больше всего это походило на понятный лишь им двоим разговор. Князь спросил, ведьма ответила. Интересно, что именно?

Хотя разве это важно?

Ядвига без умолку болтает о предстоящей свадьбе. Гости, стол, кружево, платье, церковь… Слишком много для одного человека. Эльжбета Францевна снисходительно внимает радостному щебету и, кажется, совершенно не обращает внимания на князя и Элге. Но Федор уверен – она видит каждое их движение и, более того, понимает тайный смысл беседы.

Бред.

Со свадьбой решили не тянуть. Луковский не возражал – спешка была выгодна и ему: чем раньше он женится на златокудрой красавице, тем скорее вырвется отсюда.

Ночью выпал первый снег, и Федор счел это хорошим предзнаменованием, а потом рассмеялся – он уже начинает верить в предзнаменования, так и недолго безумие подхватить, благо есть от кого.

Тело обнаружили подростки, трое мальчишек, сбежавших из дому с благородной целью: отыскать разбойничий клад, а вместо этого нашли труп. Если Васютка хоть что-то понимал, то приключение запомнится надолго, и не потому, что ребята испугались, наоборот, в глазах плескалось любопытство пополам с восторгом, ведь всамделишный труп – это круто. Именно так выразился старший. Труп – это круто. Васютка не удивился бы, узнав, что пацанята, перед тем как вызвать милицию, обыскали мертвеца, не ради мародерства, а так, чтобы было потом чем похвастаться, и сейчас раздумывал над важным вопросом: как правильно начать беседу с этими кладоискателями, чтобы они не закрылись, не ощетинились колючками притворного непонимания, а рассказали о страшной находке так, как они опишут ее своим менее везучим товарищам.

– Игорь Иванович, – окликнул Васютку Ромашев, – подойдите-ка сюда.

Васютка послушно подошел, Ромашеву перечить не следовало, хоть и эксперт, и работник замечательный, но натура творческая, тонкая, чуть что не по нему – обижается, и уже тогда вся работа наперекосяк.

– Ну? – Васютка приблизился к телу с опаской, стараясь не смотреть на тело, но взгляд, словно нарочно, приклеился к ярко-красной полосе. Полоса украшала черную куртку, в которую был одет покойник, поэтому с полосы взгляд плавно переползал на обтянутую пергаментной кожей шею, а с шеи на лицо. А больше всего в жизни Васютка не любил смотреть в лица покойникам, ему, взрослому, рассудительному и совершенно несуеверному человеку, начинало казаться, будто смерть оставляет на лицах свою собственную метку, которую, по странному совпадению, не видит никто, кроме Васютки. А еще он верил, что, стоит коснуться этой самой метки, как она непременно переползет на него, поэтому к покойникам Игорь прикасался лишь в перчатках, ну, на худой конец, засовывал руки в целлофановый пакет.

– Ну что ты там стал! – возмутился Ромашев. – Покойников не видел, что ли? Сюда иди! Давай, помоги! – Расстелив на земле полиэтилен, эксперт сейчас примерялся, как бы сподручнее перевернуть мертвого, так, чтобы покойник, во-первых, лег на пакет, а во-вторых, не рассыпался. Васютка, вдохнув запах гниения, с трудом подавил рвотные позывы. В такие моменты он люто ненавидел свою работу.

– Давно лежит? – спросил Васютка.

– Да уж порядком. Видишь, уже и не воняет почти…

По мнению Игоря, труп вонял неимоверно землей, гарью, гнилью и самой смертью, но Ромашеву виднее.

– Да не кривись ты, можно подумать, в первый раз с таким столкнулся. Ну, будешь помогать?

Васютка смирился с мыслью, что придется-таки прикасаться к останкам.

– На раз-два… Три!

Тело послушно перевернулось на целлофан. Теперь человек, вернее, то, что от него осталось, лежал на животе, стыдливо пряча скованные руки под грязной тканью куртки. Сзади он выглядел не так и страшно, во всяком случае, лица не видно.

– Так… – Ромашев почти радостно склонился над убитым. – Что мы видим?

Игорь не видел ничего, кроме желто-коричневых костей, желто-коричневых волос, выглядевших как случайно прилипшие к черепу кусочки грязи, да черно-коричневой одежды. Коричневое – это земля, догадался Васютка.

– Ну и?

– Огнестрел! – сделал вывод Ромашев. – Готов поспорить на твою зарплату.

В квартире было пыльно и пусто. Там всегда было пыльно и пусто, с того самого дня, когда он решился переступить порог. Улица Цветочная, дом сорок семь… Надо же было купить именно эту квартиру, точно других не было.

Были. А он именно эту захотел, чем сильно разочаровал девушку-агента, она-то надеялась раскрутить состоятельного клиента на нечто «гораздо более подходящее к имиджу бизнесмена». Улица Цветочная… Он уцепился за название, как за последний шанс, и купил квартиру, чтобы хоть как-то привязать себя к прошлому, а оказалось, что купил он именно ту квартиру. И купил вместе со всем содержимым – чужой мебелью, чужой посудой и остатками чужой жизни.