Принцип яйцеклетки. Науч-поп-гид по физиологии и психологии от первого лица - Инна Перс

– Прямо за нами следует полицейский вертолет. Наверное, решили, что мы какие-нибудь эксцентричные миллионеры, – проносится в маминой голове, и толчки становятся чаще или их непутевые избалованные детки. Смотрят, как бы мы чего не начудили! Знали бы они, что однодневная аренда этой чудо-лошади практически равна недельной зарплате мужа! Вот смеху-то!

Смех! Так это мамин смех заставляет меня подпрыгивать, как на батуте? Смех вызывает колебания диафрагмы, диафрагма – давление на матку, матка подталкивает амнион, в котором подпрыгиваю Я. Так это тот самый счастливый амнион? Это он превратился из комфортного ложа в батут для акробатики. Это его Я нащупало вслепую. Значит, нас все-таки только трое. Жаль. А может, это и к лучшему. Я знаю, что многоплодная беременность сложнее вынашивается и имеет больше рисков выкидышей, недоношенности и неполноценных плодов. Сперва вырастим меня, а потом следующего, если будет невтерпеж. Усвоив ритм, Я пытаюсь оттолкнуться ногой от амниона и дотронуться рукой до противоположной стенки. Иногда даже получается. А когда получается приземлиться на две ноги, то даже создается ощущение, что Я стою. Стою, как настоящий человек на двух ногах. Представьте себе! Забавная игра выходит!

Я теперь знаю, что родители мои – не миллионеры. Это значит, что денег у них не миллионы, а меньше. Судя по маминым мыслям, намного меньше. Интересно, это хорошо или плохо? Наверное плохо, иначе зачем бы папа пытался претендовать выглядеть как миллионер на своем арендованном «Мерседесе»? Или он тоже играл? Хотя одно другого не исключает. Скорее даже дополняет. Или еще точнее – реализует. Игра – активность организма, направленная на условное моделирование той или иной развернутой деятельности. Или, проще говоря, это своеобразный компромисс, позволяющий угомонить, хотя бы на время, жгучие, но не выполнимые сейчас потребности и желания. Мои родители играют в миллионеров. Я играю в человека.

На этой заманчивой ноте меня уносит окончательно. Пузырь больше не трясет. Мама насмеялась вдоволь. Среда стабильна и благоприятна для дальнейших экспериментов. Я – полноценный человеческий детеныш. Я – единственный и неповторимый. Ничто не сравнится со мной. За незнанием языка и неумением высказать свой восторг Я прибегаю к древнему, как сам человеческий мир, искусству самовыражения – танцу. Развалившись на спине, Я начинаю судорожно и беспрерывно дергать всеми четырьмя конечностями. Не подумайте, что Я капризничаю. Во мне бурлят воинственные инстинкты предков. Я самовыражаюсь. Постепенно мои подергивания синхронизируются и закручивают водную среду, а затем и меня в спираль. Я, словно брейк-дансер, кручусь и дергаюсь; в центре моего танца – пуповина!

Я знаю, что пуповина очень гибкая и прочная. Выдерживает до шести килограммов. Ее оболочка надежно защищает вены и артерии, которые идут от плаценты к животу. К рождению достигнет полуметра в длину и 2 см в диаметре! Я без опаски хватаюсь обеими руками за пупочный канатик. Извиваюсь вокруг, заменяя шест. Это танец страсти. Это танец воина, вернувшегося с добычей. Танец достижения. Я смогло. Я научилось. У меня получается. Я сжимаю пуповину все крепче, закручиваю все туже. Аж дух захватывает! Нечем дышать! Руки теряют хватку, разжимаются и безвольно расходятся в разные стороны. Прилив крови от плаценты восстанавливается. Это Я себе само в порыве страсти кислород перекрыло. Увлеклось. Вошло в экстаз. Уверено, только так и возникали гениальные танцы. За все надо платить, как говорит мой папа. Родители у меня не миллионеры, так что расплачиваюсь собой. Поток усталости сносит меня в сон.

– Когда он родится, обязательно научу его водить и понимать правильные машины. А если это дочь? Тогда хорошая машина еще важнее. Престиж. Я буду ее, красавицу, катать, а она будет видеть в отце надежду и опору. К тому же она, может быть, будет интересоваться машинами. При правильном воспитании. Скорее бы уже узнать результаты теста. А то я начинаю свыкаться с мыслью о ребенке. Фантазии всякие допускаю. Непростительно расслабился старик. На этот раз, если результат теста положительный и он… она… оно неполноценно – решаемся на аборт. Дальше тянуть некуда и для здоровья жены опасно.

– Не чувствую, что я беременна. Не тошнит, не трясет, полна энергии. Может, с малышом что не так? Как ты там, маленький? Как твои делишки, маленький детишка? Лапушка. Ты уж давай не подведи маму. На следующей неделе тест – ты уж постарайся. А если признают неполноценным? У него уже и сердечко бьется. Масипуничка беззащитная! Как же мы его? Кровь в висках стучит. Тошнит. Мне волноваться нельзя. Не думаю о плохом. Все будет хорошо. Все хорошо не бывает, а у нас будет. Будет, и все!

Ну, вот и обсудили сложившуюся ситуацию. Можно сказать, первый семейный совет состоялся. Правда, меня на нем не спросили. Да что я могу сказать? Я полноценно! Поверьте мне, Я знаю! Детский лепет, недостойный уважающего себя яйца. Погибать так с достоинством. С гордо поднятой головой. Это Я, кстати, уже могу. Но что, если я ошибаюсь? А вдруг врачи-пророки знают вернее? Готово ли Я прожить жизнь инвалидом? Знание не приходит. Неведомая доныне мне сила заблокировала связь. Может, Я просто не желаю знать. Я не хочу выбирать. Я хочу жить. И эта воля к жизни заглушает все сомнения, все логические аргументы, все потуги вселенского знания. Я хочу жить. И Я буду жить. Не спрашивайте как. Я само не знаю. Я хочу жить. Безотчетно, нелогично, даже если это наперекор жизни.

Мое разволновавшееся тельце выходит из-под контроля. Каждая его часть живет своей жизнью. Правая рука безжизненно висит, левая нога судорожно дергается, голова пытается вывернуться назад лицом к спине, которая в свою очередь скрючивается, сворачивая меня, словно прикроватный коврик. Щеки надуваются, лоб нависает, пытаясь воссоединиться с подбородком и превращая нос в гармошку. Какая-то из взбунтовавшихся частей тыкается мне в щеку. Мой рот непроизвольно открывается. Однако привычного заглатывания околоплодной жидкости не происходит. В мой рот входит какой-то предмет, Я опять и опять пытаюсь это заглотить, но оно упрямо застряло. Нёбо и язык тесно прижимаются к этому чему-то. Я всасываю и всасываю нечто. Еще и еще. Снова и снова.

Процесс умиротворяет своей ритмичностью и монотонностью. Спина выпрямляется. Руки и ноги свободно вытягиваются. Лоб и подбородок разъезжаются на положенные им места, возвращая моему лицу человеческие формы. Совершенно безосновательно мне становится спокойно и надежно. Я знаю – это называется состояние нирваны. Я продолжаю сосать. Голос предков доверительно шепчет мне, что Я сосу свой палец. Движения моего рта замедляются, Я сосу все медленнее. Ожидание теста, опасения за свою еще толком не начавшуюся жизнь отступают. Растворяются в околоплодной жидкости и вместе с прочими отходами моей жизнедеятельности выводятся через пуповину и плаценту.

Мне тринадцать недель. Я – сто пять миллиметров и пятьдесят граммов. Я размером с манго. Я волосато, но в отличной физической форме. Мои органы наращивают производительность. Я вижу свет и свой колоссальный прогресс на пути развития. Тест на следующей неделе – мои ворота в жизнь. Я надеюсь, что удача мне улыбнется. Результат теста, как и настроение доктора, окажется в мою пользу.

Удача всегда мне улыбалась. Строила порой гримасы устрашающие, как без этого. Но Я старалось, пыталось, брыкалось. И она обязательно улыбалась снова, неожиданно и очаровательно. Мои родители мне здесь не защитники. Я знаю, что мамино нежелание думать о плохом обернется паникой и бездействием, если это плохое все же случится. Я знаю, что на этот раз даже папина логика и хладнокровие не помогут, скорее наоборот. Ведомые чувством гипертрофированной ответственности, родители обернутся против меня для моей же пользы. Сжав кулаки и десны, Я жду приговора.