Принцип яйцеклетки. Науч-поп-гид по физиологии и психологии от первого лица - Инна Перс

На меня обрушивается волна пронзительного монотонного звука. Садистски медленно открываемая скрипучая дверь. А потом закрываемая. Еще медленнее. У меня болезненной судорогой сводит зачатки зубов. И молочных, и коренных. Двойной эффект получается. В промежутке – бой барабанов. Гонг. И крики. Нервные и резкие. Голова вжимается в тело. Уши в голову. А в них стоит вибрирующий звон. С переливами. От «убийственно громко» до «можно жить». Что же это за наказание такое? Мама задается тем же вопросом. Вот уже полчаса. С самого начала оперы. Пекинской оперы.

У маминых мыслей три героя. Фиолетовый, зеленый и белый. Белый – женщина в массивной короне из слепящих металлом роз. Она задрапирована в белый шелк, расшитый алым. На мучном лице – мука. Мимика ярко и тщательно вырисованных миндальных глаз недвижима. Только огромные черные зрачки неистово мечутся из угла в угол. Героиня благоговейно взмахивает длинными до пола рукавами, словно старается стряхнуть грязь с костюма фиолетового персонажа. Каждое стряхивание сопровождается звоном миллиардов колокольчиков. Встряска рукавов, звон колоколов, глаза справа налево. Пятисекундная пауза. Встряска рукавов, звон колоколов, глаза слева направо. Пятисекундная пауза. Все сначала.

Фиолетовый неподвижен. Грим красно-фиолетовой маской сковал его лицо. Примерно так раскрашивали себя индейцы, выходя на тропу войны. Жидкая полуметровая черная бородка клином сужается книзу. Он принимает стряхивания как должное. Ноги на ширине плеч, голова высоко посажена, взгляд в никуда. И только фиолетовые рукава взлетают к небу. Раз в пять секунд. В унисон с колокольчиками. В противоположность фиолетовому – манеры зеленого персонажа. Его болотный лик не находит покоя. Каждый щипок юэцинь-мандолины в форме луны пробегает судорогой по его телу. Начиная с переноса веса тела с одной ноги на другую и заканчивая резким выбросом зеленых рукавов вперед.

Я заинтриговано. Папа тоже. Мама рассказывает нам, что «Пекинская опера» – это слияние всех жанров театрального искусства, от оперы и балета до пантомимы и акробатики. Оркестром управляет барабанщик, издавая бамбуковыми палочками самые различные звуки, выражая чувства героев в точном соответствии с актерской игрой. Краски выражают характер, а длинные рукава являются способом передать чувства героя. Если знать каноны, то интерпретация происходящего на сцене проста: зеленый – зол, с фиолетовым только что произошло несчастье, но белая дама его сильно уважает. Красновато-фиолетовые лица у благонравных и знатных персонажей, зеленые лица указывают на героев упрямых, импульсивных и полностью лишенных самообладания.

– Ну, если так, то мне больше нравится фиолетовый. Благородный генерал!

– Дорогой, они оба положительные герои. С обоими можно жить.

– Жить, милая, можно только со мной. С другими можно сотрудничать.

– Ну, ты же понял, что я имела в виду. Подумаешь, не тот глагол использовала. Сразу насмехаться. Ты вообще один язык только и знаешь. Истинный англичанин!

– Конечно, я тебя понял, потому что люблю тебя. А вот зачем эти каноны придумали, я не понимаю. Полное отсутствие воплощения индивидуального видения. С таким же успехом можно марионеток выпускать. Негде развернуться таланту артиста!

– В этом и суть. Все строго по правилам. Каждый шаг согласно канону, любой взмах рукава в соответствии с традицией. Ноль интерпретаций. Гарантирует абсолютно точное понимание зрителем задуманного автором.

– Все равно не понимаю. К чему такие сложности? Сколько можно ходить по кругу втроем с флажками в руках? Не вижу, что там на флажках нарисовано. Круги? Колеса?

И я не понимаю. Зачем загримировывать самое выразительное средство общения, доступное человеку? Новорожденный и тот способен отразить на лице радость или грусть, отвращение или наслаждение. Врожденная мимика международного потребления. Никаких интерпретаций или усилий. Зачем человечество выстроило искусственные барьеры общения? Языки, символы, условности, традиции, культуры. Где же тут интуицию услышать? Или собеседника понять? Или себя самого? Искусственно созданный цивилизацией блок. Зачем усложнять простое? Родители живут вместе, на одном языке говорят, а по-прежнему с взаимопониманием проблемы. Папа честно признался, что понимает маму только потому, что любит.

Любовь – проводник информации? Переводчик? Любовь как надстройка над вербальными и невербальными способами общения? Романтическая интуиция? Или наоборот? Мама права. Усовершенствование коммуникаций просто требует создания кристально четких канонов и военной дисциплины. Никаких эмоций. Только набор звуков и жестов. А где же личный опыт и самовыражение? Где возможность проб и ошибок? Создание своего неповторимого и единственного? Где развернуться таланту? Может, конечно, будущее и за канонами, но это не мое будущее. Я не для этого тут развиваюсь из последних сил, чтобы потом по правилам и в дисциплине. Любовь мне ближе. Вот и проверим, как они меня любят, когда рожусь бессловесный и бескультурный. Как они мои желания угадывать будут.

Мне пятнадцать недель. Мой вес сто сорок граммов и рост – одиннадцать сантиметров. Теперь я вешу больше, чем плацента, а размерами сравнимо с ладонью. Плацента, бывшая на первых неделях тонкой оболочкой с хориальными ворсинами, сформирована, покрыта густой сетью кровеносных сосудов, через которые поступают питательные вещества и выбрасываются продукты отработки. А вот мои коммуникации в том же зачаточном состоянии, как и в горах. Я начинаю обрастать коричневым жирком. Даже не представляю, как бы Я справлялось с нагрузками, если бы не замедление роста. Открытия и звуки бомбардируют меня со всех сторон. Заставляют вздрагивать, подпрыгивать, отвлекаться. Я теперь не сплю, а грежу. А порою даже брежу.

Начало шестнадцатой недели из отведенных мне на преобразование в человека. Я – узник замка Амниона. Приговор будет объявлен если не в конце этой недели, то в начале следующей. Оглядываясь на прожитую жизнь, Я удовлетворено. Мне было много дадено. Руки, ноги, голова. Мое краткое существование было заполнено событиями. Я дышало, глотало, нюхало и даже танцевало с шестом. Мне нечего стыдиться. Честно трудилось, не жалея сил, не обременяло маму без причины и достойно отстояло честь семьи в борьбе с иглой. Терпеливо сносило все, что посылала мне судьба, будь то мамина прыть, свет в глаза, сыр в нос или опера в ухо. Я – достойный плод своих родителей, и если меня все же и абортируют, так только по вине генных аномалий, унаследованных от предков, а никак не по моим недоработкам. Совесть спокойна.

А вот душа – нет. Если мне суждено быть абортированным, то у меня осталась всего неделя. Семь дней! Можно еще что-нибудь успеть. Больше всего на свете Я хочу взаимопонимания! Хочу, чтобы меня услышали и поняли. Ну, хотя бы только один разок. Я устало разыгрывать воображаемые диалоги, надоели попытки гормонального террора, не радуют удачные совпадения и скоростное физическое развитие. Могу строить рожицы, вставать в позы, пукать и икать, высовывать язык. Могу даже цвет поменять с красного на бордовый, если надо. Может даже и фиолетовый. И кто это видит? Родители про меня знают. И что? Они доверяют науке, полагаются на физиологические критерии. Мне слова не дано. Мое мнение никому не интересно. Я есть, но меня как будто нет.