Укрощенная гордость - Джоанна Лэнгтон

Почувствовав ее готовность, Франко крепко прижал ее к себе.

– Не спеши, – посоветовал он. – Это наша ночь.

Франко вошел в нее одним горячим рывком, затем замер, напряженный до предела, и застонал от наслаждения. Полетт почувствовала такую боль между бедрами, что чуть не потеряла сознание. Она отвернула голову, чтобы скрыть свою реакцию, одновременно благодарно ощущая, что боль постепенно затихает, уступая место какому-то мучительно-сладкому томлению.

Франко чуть приподнялся на локтях и прошептал:

– Я причинил тебе боль… Я не хотел этого! Прости!

– Нет!

– Тогда расслабься, – неуверенным голосом произнес он. – Раздвинь бедра.

Заведя руки ей под ягодицы, Франко все глубже погружал свой твердый член в ее влажное лоно. И боль притупилась, а потом и вовсе отступила. Напротив, из уст Полетт исторгся сладостный стон. Такое блаженство она испытывала впервые в жизни. Наслаждение затопляло ее мощными волнами, врываясь в ее тело потоками животворящей энергии.

Полетт была на седьмом небе от восторга. В глубине сознания она уже мечтала о той минуте, когда он повторит это вновь. Все тело ее пылало и, казалось, молило о наслаждении. Она превратилась в такую же бесстыжую шлюшку, как ее мать, но ничего не могла с собой поделать. Она и представить не могла, чем обделяла себя все эти долгие шесть лет. Все еще потрясенная своей реакцией, Полетт почувствовала, как ее переполняет необычайный прилив нежности к Франко. Ведь это он подарил ей такое наслаждение. Губы ее в безмолвной ласке прижались к его бронзовой коже. И тут же, словно молния, ее пронзила мысль: я же безумно люблю этого мужчину. Дрожь недоверия пробежала по телу Полетт. Я люблю в нем все, даже самое гадкое, подумала она с возрастающим ужасом. Его нрав, его самонадеянность, его чертово упрямство. Полетт ощутила, что земля вдруг разверзлась под ней. Франко тем временем напряженно думал о чем-то. Странно, но она буквально осязала, как проносятся мысли в его голове, практически видела, как всевозможные колесики и шестеренки с каждым мгновением все быстрее вертятся в хитросплетениях его мозга.

– Невероятно, – тихо пробормотал он. – Такое ощущение, что ты была девушкой. Если бы не твое обручальное кольцо, я был бы на сто процентов уверен, что стал твоим первым мужчиной.

Напрягшись, словно тетива лука, Полетт сдавленно хмыкнула:

– Не смеши меня.

– Может, мне померещилось? Но ведь я же сделал тебе больно… Разве нет?

Полетт в ужасе выпрямилась.

– Ты был слишком груб, – быстро проговорила она. Франко перекатился на свою половину кровати, увлекая ее за собой. Полетт столкнулась взглядом с блеском его золотисто-медовых глаз и побледнела, оставаясь тем не менее преисполненной желания молчать, чтобы не вызвать в нем ни малейшего подозрения. – Прошло так много времени с тех пор, как я…

– Груб?… – Франко бросил на нее полный сдерживаемой ярости взгляд и вдруг, отпустив, вскочил с кровати.

Полетт повернулась, отыскивая прохладное место на подушке. Боже, какой он обидчивый, отметила она про себя. Ох, в какую же паутину она попала. Притворство давалось ей с трудом, но болезненная гордость и верность памяти Арманда удержала ее от чистосердечного признания в своей девственности.

– Черт возьми, а это что еще?

Свирепое рычание Франко заставило ее поднять голову. Вытянув руку, тот протягивал ей фотокарточку в рамке. Он был столь преисполнен гнева, что даже пальцы его дрожали.

На снимке был запечатлен Арманд. Полетт похолодела. Фотокарточка лежала на самом дне ее дорожной сумки. Полетт вовсе не собиралась брать снимок с собой, но в последнюю минуту перед отъездом все же положила.

– Где ты это взял? – воскликнула она.

– У тебя на ночном столике! – рявкнул Франко.

– Я ее туда не ставила!

– Но ты привезла ее с собой! – процедил Франко, со злостью отшвыривая карточку в сторону. – В мою спальню…

– Я не приносила ее в твою спальню!

Он шагнул вперед и, пылая от ярости, кинулся на нее. Перепуганная насмерть, Полетт замолотила кулаками по его обнаженной груди, пытаясь отбиться. Франко подхватил ее на руки и скинул на стоящий неподалеку диван.

– Будешь спать там… не хочу видеть тебя в своей постели!

Полетт лежала совершенно обнаженная и беспредельно униженная. Франко выхватил из шкафа одеяло и швырнул ей. Неловко завернувшись в него, Полетт вскочила и побежала к двери.

– Я не могу оставаться там, где меня оскорбляют… Мерзкий негодяй!

– Стоит тебе только ногу сунуть в коридор, как ты тут же попадешь в объектив телекамеры. То-то повеселится отцовская охрана. Валяй, моя прелесть!

Поколебавшись, Полетт отдернула пальцы от дверной ручки, словно ошпаренная. Не глядя на Франко, на негнущихся ногах проковыляла она обратно к дивану.

– Я думаю, что тебе следует воспринимать нашу близость как… – с явным злорадным удовольствием протянул Франко, забавляясь ее нелепым видом. – Считай, что возможность лежать в моей кровати, в моих объятиях – это привилегия…

– Ненавижу тебя, самодовольный подонок! – крикнула Полетт.

– И кстати… тебе ведь даже нравится, когда тебя берут грубо! – нанес Франко хорошо выверенный удар.

– Заткнись, мерзавец!

Я ненавижу его, внушала себе Полетт, сворачиваясь калачиком и укутываясь в одеяло. Я его ненавижу! Ненавижу так, что готова задушить. Но он же ревнует. Франко дико ревнует ее к Арманду. Отчего ей потребовалось столько времени, чтобы осознать столь очевидную истину?… Она вдруг злорадно улыбнулась в темноте, кулаки разжались. Пускай она не сомкнет ночью глаз. Главное, что и ему это тоже не удастся!

Стол был накрыт на открытом воздухе, под тенистой сенью пышных вечнозеленых деревьев. За ними, ряд за рядом, к морю спускались пологие ступени, украшенные многочисленными скульптурами в классическом стиле. Мистер Мендоса устремил на Полетт свой пронзительный взгляд. Она смущенно опустилась на стул. Когда утром ее разбудила одна из служанок, у Полетт оставалось не слишком много времени, чтобы привести себя в порядок.

Вновь подняв взгляд, она ощутила на себе горячий взор золотистых глаз Франко, физически почти столь же осязаемый, как и касание его пальцев. Полетт почувствовала вдруг незнакомую прежде сладкую боль между ног – и глубокая краска залила ее лицо.

Пока Полетт спала, Франко перенес ее обратно с дивана на кровать – то ли для того, чтобы ей было поудобней, то ли извиняясь за свое безобразное поведение прошлой ночью… а может, дабы декорация, предназначенная для воплощения в жизнь его сценария, выглядела более убедительно?

Быть может, Франко просто старается сделать приятное своему обреченному на смерть отцу? Или за всем этим скрываются более корыстные намерения? Вчера она изо всех сил пыталась не думать об этом. Сегодня она не могла думать ни о чем другом. К столу прошествовала Бонни, в свободном коротком платье чем-то неуловимо напоминая героиню фильмов двадцатых годов на пикнике – живописная и почти ошеломляюще прекрасная. Мендоса и его сын следили, как она плавно двигается по лужайке. Надо отдать ей должное, кисло подумала Полетт, Бонни умеет себя подать.