Короли Вероны - Дэвид Бликст

Мари и Антонио скакали рядом, следом за Антонио да Ногарола, преследуя не меньше сотни падуанцев. Падуанцы стремились к дороге на Квартесоло. Некоторые пытались защищаться, но основная масса просто спасалась бегством. Марьотто решил, что разить побежденных в спину неблагородно. Он бил падуанцев плоской стороной меча, валил их с ног. Антонио прохаживался трофейной булавой по головам и плечам. Сами по себе удары не были смертельными, а вопрос, срастутся ли кости или поверженные падуанцы, прежде чем умереть, промучаются день-другой, Антонио не волновал.

Впереди двое падуанцев вынуждали своих тяжеловооруженных всадников принять бой. На обоих под кольчугами, украшенными фамильными гербами, были красные фарсетто. Падуанцы кружили вокруг латников; те артачились, не желая второй раз связываться с людьми Ногаролы. Несмотря на то что двое честолюбцев сами по себе были не опасны, их отвага могла вдохновить отступавших, и тогда удача вновь оказалась бы на стороне падуанцев. Ведь если один отважный человек обратил в бегство целую армию, почему бы двоим не менее отважным не развернуть эту армию и не качнуть маятник фортуны?

Ногарола вычислил исходящую от этих двоих опасность и с криком «Вперед, к победе!» так пришпорил коня, что из боков у того брызнула кровь. Однако один из знатных падуанцев, помоложе, вскинул арбалет, прицелился и выстрелил. Крик застрял у Ногаролы в горле. Согнувшись пополам в седле, в следующую секунду он рухнул на землю.

Падение Ногаролы заметили также несколько виченцианцев. Хотя некоторых из них возмущало поведение Кангранде, к семейству Ногарола они испытывали искреннее уважение. Поверженного Ногаролу окружили не менее четырнадцати человек, в том числе молодой Монтекки. Шлем лишил Марьотто бокового зрения, поэтому он не видел, как Марцилио да Каррара вкладывает в арбалет вторую стрелу.

Напротив, бармица, прикрепленная к шлему капуанца, не закрывала последнему обзора. Антонио краем глаза заметил манипуляции младшего Каррары. В миг, когда стрела была пущена в цель, Антонио с криком «Мари!» метнулся и буквально выпрыгнул из седла. Ударившись ребрами о бок лошади Монтекки, Антонио тяжко свалился наземь. Левой рукой он потащил Марьотто из седла, и как раз вовремя — стрела рассекла воздух у них над головами. Лошадь Марьотто встала на дыбы.

Юноши упали и покатились по земле, изо всех сил стараясь не попасть под кованные островерхими гвоздями копыта. Несколько секунд они ничего не видели, кроме развороченной земли, и ничего не слышали, кроме конского топота в непосредственной близости от собственных ушей. Внезапный удар прекратил бешеное верчение, и Мари обнаружил себя лежащим под грузным телом Антонио, однако же почему-то невредимым.

— Ты что, рехнулся? — заорал Монтекки, стараясь перекричать конский топот и громыхание доспехов. Он барахтался под капуанцем, пытался стащить шлем, высвободиться, но каждый раз бессильно падал. — Идиот! Нас же затоптать могли!

Капеселатро молчал. Марьотто понял, что друг его без сознания — видно, получил-таки копытом по голове. Монтекки тщился найти точку опоры. Пожалуй, левое плечо Антонио вполне подойдет.

«Что я делаю? Я не могу его здесь бросить!»

Размышления Марьотто прервало внезапное появление темной тени, закрывшей солнце. Через несколько секунд Марьотто распознал в тени конного падуанца. Тот стоял спиной к закату и намеревался насадить их с Антонио на одно копье.

Собрав все силы, Марьотто отбросил Антонио вправо, а сам откатился влево. Копье вонзилось в землю, в то место, где они только что лежали. Не получив обещанной крови, оно приготовилось к следующему удару.

Марьотто отчаянно боролся за жизнь. Под стеганой рубахой у него была только тонкая камича, причем лучшая в его гардеробе. Хотел щегольнуть на свадьбе. Марьотто понял, что умрет при полном параде, и мысль эта его не обрадовала.

— Давай, бей! — кричал Марьотто, отступая от бесчувственного Антонио. Он хотел переключить внимание падуанца на себя.

Падуанец не заставил повторять дважды: он занес копье и угодил бы Марьотто в грудь, если бы тот вовремя не нагнулся. Марьотто попытался ухватить древко, но оно оказалось зазубренным, и юноша отскочил. С пальцев закапала кровь.

Пока падуанец готовился к третьему удару, Марьотто искал оружие. Увы, при нем не оказалось ничего, кроме миниатюрных кожаных ремешков, привязанных к поясу…

Старые опутенки! Пока безликий в шлеме падуанец заносил копье для смертоносного удара, Марьотто успел отвязать опутенки. Юноше снова пришлось отскочить, согнувшись в три погибели. Копье порвало его рубаху и оставило на груди глубокую царапину. Крича от боли, Марьотто накинул опутенок на одну из зазубрин древка. Зажав в кровоточащих пальцах ремешок, он потащил копье из рук врага.

Обезоруженному падуанцу ничего не оставалось делать, кроме как повернуть к мосту, где его настиг всадник и, к полному удовольствию Марьотто, обезглавил.

Марьотто приблизился к лежащему на земле Антонио и встал с копьем наперевес, приготовившись защищать друга от любого, кто вздумает покуситься на его жизнь.

* * *

Асденте ехал в задних рядах веронцев и виченцианцев, высоко держа краденый щит и надеясь, что никто не заинтересуется цветом его плаща. Однако он не забывал оглядываться по сторонам.

На пути Беззубому попался падуанец, и он, старательно играя роль жаждущего мести виченцианца, обрушил на несчастного удар палицы. В воздухе повисло алое облако, когда шипованный шар врезался в живую плоть. Палица снесла болвану нижнюю челюсть. Челюсть упала в пыль. Падуанец зашатался, но у Ванни не было времени проявить милосердие и добить его. Он только что заметил темно-золотую гриву — конечно, в самой гуще сражения, где же еще. Пес стоял спиной к Асденте, особенно ценившему именно эту позицию.

Асденте поворотил коня и пустил его галопом. Со стороны казалось, что он, размахивая палицей, спешит на подмогу своему господину.

Следуя по пятам за Скалигером, Пьетро направо и налево размахивал мечом, стараясь припомнить урок, что получил несколько лет назад. В его ушах словно звучали возгласы учителя: «Выпад! Не маши впустую! Бей сбоку!» Однако, когда враг показывает спину, нет большой разницы, машешь ты или колешь. Все внимание Пьетро сосредоточил на том, чтобы в пылу битвы не свалиться с коня, и потому страха не чувствовал. Единственное, чего Пьетро боялся, — это выронить меч. Уж очень он был велик и тяжел.

Более всего юношу поражала быстрота происходившего. Гравюры в учебниках фехтования изображали рыцарей застывших, ожидающих удара противника, словно подачи при игре в мяч. На деле все оказалось по-другому — раздумья могли стоить жизни. Но у Пьетро был лучший в мире учитель. Юноша орудовал мечом, краем глаза следя за точными ударами булавы Кангранде, — казалось, Капитану они не стоили никаких усилий. Булава по кривой опускалась на голову одного падуанца и описывала петлю затем, чтобы сокрушить следующего. Пьетро изо всех сил старался не отстать.

Несколько падуанцев уже сочли за лучшее отступить. Пьетро едва успел парировать удар занесенного над ним топора. Ему удалось выбить топор из рук врага. Пьетро направил на него коня. Падуанец в ужасе рухнул наземь. Справа юноше грозил удар копьем, но Капитан оказался проворнее. Он натянул поводья, одновременно растянув губы в свирепой гримасе и обнажив зубы, — и враги утвердились во мнении, что в Кангранде воплотилось само Колесо возмездия. Конь встал на дыбы. Кангранде откинулся в седле, уклонившись от копья, метившего ему в горло, быстро освободил из стремени левую ногу, извернулся и накинул стремя на копье, прижав последнее коленом к седлу. Серебряная шпора полоснула по руке падуанца. Он выпустил копье и вынужден был отступить.