Свитки Серафима - Иванна Осипова

дорого, отказываясь от Василинки, от тёплого очага и земных радостей.

Так отстранился от мира, что не заметил, куда и как исчез странник. Тяжело сделалось, страшно. Поднялся ветер, гоня травяной сор по холму. Заслезились глаза. И точно другой голос нашептал Степану слова, смутившие душу:

— Зачем тебе слушать чужака? Знаешь ли ты, кто он? — вкрадчиво, но настойчиво говорил тихий голос, ужом заползал в сознание. — Бедный, бедный Степан. Один обман и яд в устах странника. Не желает он тебе счастья, погубить хочет. Ты, верно, считаешь его ангелом небесным?

— Я не знаю, — пробормотал юноша, закрывая уши ладонями, но голос продолжал звучать, будто кто-то стоял за плечом и вкладывал фразы прямо в голову.

Невидимый собеседник рассмеялся мягко и ласково.

— Некоторые силы так любят наивных человеков. Улавливают их в сети, притворяясь добром. Иди домой, Степан. Невеста заждалась тебя. Уста её горячи, тело жарко. Неземная сладость ждёт тебя с ней. В достатке и радости жить будешь. Придёт срок, получишь власть над людьми в поселении. Пролетит время и исчезнет. Незачем тратить такую короткую жизнь на неведомое, что принесёт лишь страдания. Неизбежное случится, как ни сплетай пути судьбы. Иди, Степан, позабудь о страннике и его словах.

Зимней стужей дышало в затылок, словно сама смерть прошла за спиной. Не понравилось это Степану.

— Веруй и спасёшься, — сами прошептали губы.

Порыв ветра толкнул вперёд, уронил лицом в траву.

— И ты не с добром ко мне, — с силой сказал юноша поднимаясь. — С пути свести хочешь. Значит, важно пойти до конца.

— Как знаешь, — засмеялись множеством тонов вокруг, рассыпаясь на отдельные звуки. — И твоё рвение послужит нам. Добрый плод обратим во зло.

Тяжесть отступила. Успокоилось на холме, да и Степан успокоился, не сомневаясь более.

Он вернулся в городище и при воротах увидел обоз из трёх телег, что въезжали на торговую площадь.

— Откуда и куда странствуете? — спросил Степан.

— Торговые люди мы, — прогудел в бороду рыжий возница. — Путь наш лежит до Троицкого монастыря.

— А не возьмёте ли меня в путники?

— Приходи завтра к воротам поутру, как петухи в третий раз пропоют.

Хотел Степан тихо пройти в дом, собрать узелок в дорогу. Да, только во двор купца ступил, как заметили его, работники вскочили, кинулись со всех сторон наседая.

— Попался! — закричали они на несколько голосов, не давая двинуться.

На крыльце сам купец показался вместе с дочкой. Охнула Василиса, лицо руками закрыла, будто стыдясь.

Недобрым взглядом посмотрел хозяин, головой покачал, осуждая Степана.

— Не знал, что безродного щенка подбирая, позор в дом привёл. В погреб его.

Не справиться было одному с несколькими мужиками. Пинками затолкали юношу в холодную и сырую яму.

— Что я сделал, чтобы так поступать со мной?! — закричал Степан.

Купец и Василинка смотрели сверху. Невеста размазывала слёзы по красным щекам, носом шмыгала.

— В дом иди! — сердито прикрикнул на неё Василий. — Готовься к свадьбе. Через два дня настоящей женой станешь.

Убежала она. Слышно было, как дверь в дом хлопнула. Ничего не понимал Степан. В голове только одно билось мыслью — завтра обоз едет в Троицкий монастырь. Там ему быть и идти по выбранному пути.

— Как же ты мог?! Как? — сокрушался купец Василий. — Доверял тебе. Сыном мне стал. Где же совесть твоя?

— Не знаю, в чём моя вина, батюшка, — юноша искренне недоумевал.

— В чём?! Дочка всё рассказала! А тебе, волчонок, я боле не отец.

И Степану подумалось, что исполнила Василинка угрозу пожаловаться отцу, чтобы удержать жениха.

— Не могу я остаться. — Он опустил голову. — Сгорю я тут. Не принесу счастья вашему дому. Найдёт ещё Василинка хорошего мужа.

— Делов натворил и бежать? — зарычал Василий. — И денежки мои прихватить?! Нет уж! Кто ж её возьмёт порченную?! Смоешь позор с Василинки женитьбой.

— Какой позор? Какие деньги? — Вскинувшись, Степан уцепился непонимающим, но жадным взглядом за образ купца. — Почему?!

— Смотрю, врать ты мастак, — устало ответил Василий. — А я думал — человек. Злое семя. Не знаю, как терпеть тебя в доме теперь. Ладно, построим вам отдельный двор с избой. Там жить будете.

— Я не понимаю… — больше о монастыре продолжал думать Степан, чем о странной несправедливости и словах купца.

Казалось, что никак не отпустит его ужасный сон, где всё происходит по чужой воле.

— Дочку мою, как бесчестить понимал? Приехал с ярмарки, подарков вам привёз. Смотрю, Василинка в слезах бьётся. Говорит, сбежал ты с деньгами из лавки; совратил, пока хозяина в доме не было, — купец Василий с силой потянул себя за бороду, подавив стон.

Сжал зубы Степан крепко, понял — оговорила его невеста. Точно серпом по груди полоснуло, добравшись до сердца. Разом всю горькую жалость к Василисе и любовь вышибло. Немедленно простил он неразумную, но освободился от последнего, что связывало с домом купца.

— Господь видит, что нет моей вины, — спокойно ответил он.

— Что ж, по-твоему, дочь моя лжёт?! — Гнев Василия вспыхнул с новой силой. — Не учил я её такому. И выручка за последний месяц пропала.

— Не брал. — Степан с сочувствием смотрел на того, кто так много ему дал, стал родным. — Без вины осуждаешь меня.

— Свадьба через два дня, — плюнул в сторону купец, не веря словам юноши, закрыл на запор вход в погреб.

Глава 16

Ноги Алексея ощутили мягкость темно-зелёного паласа. Невольно засмущавшись из-за уличной обуви, историк потоптался на месте, от двери рассматривая стеклянные ящички, где хранились пожелтевшие от старости книги. Все они лежали перед посетителями раскрытые, обнажая частичку своей тайны.

Он заставил себя медленно продвигаться между экспонатами, сдерживая странный и непривычный трепет. Сам дух этой не слишком большой комнаты требовал уважения и преклонения. И Алексей полностью отдался настроению, скользя взглядом по рукописным древностям, потрёпанным дневникам или чернильным наброскам, по выцветшим фотографиям.

Один стенд буквально остановил историка, заставив запнуться. Два портрета в тонких самодельных рамках были представлены старыми фото. Мужчина на первом снимке неуловимо напомнил ему деда Михаила. Походил он и на самого Алексея, если бы тому вздумалось нарядиться в одежду зажиточного горожанина начала двадцатого века. Мелкая надпись, выведенная красивым ажурным почерком, сообщала, что это «Доктор Лукашов». Не ошибся, верно узнал родственника.

Второй портрет Алексей разглядывал чуть ли не дольше изображения собственного предка. Аккуратно уложенные седые волосы, слишком нежное для мужчины лицо со сладкой улыбкой и добротный сюртук самого лучшего кроя — образ Казимира Смурова точно сошёл именно с этой фотографии. Не хватало только кота рядом. Подпись к картинке полностью соответствовала ожидаемому. Тот самый промышленник Смуров во всей красе. В современности