Свитки Серафима - Иванна Осипова

class="p1">Он вышел на улицу первым.

— Не самый плохой вариант, — отозвался спокойный голос.

Его приятель показался следом.

— Пришёл! — Широкая улыбка придала лицу попутчика мальчишеского задора.

Сашка, как обычно, захватил инициативу, приветственно тряс Алексею руку и насмешливо косился на своего спутника, скрытого густой тенью.

С неожиданным треском вспыхнул неон французским словом ЛЕ О ДОР. Городское хозяйство не спешило чинить неисправные буквы в названии гостиницы.

— Ярослав. Можно Яр. — Приятель Сашки представился сам, коротко, почти по-военному.

В нём и правда ощущался этот стержень дисциплины и контролируемой силы. Особенно на контрасте с подвижным и лёгким Сашкой. Яр смотрел на нового знакомого серьёзно, оценивающе.

— Алексей.

И рука у него была сухая, твёрдая, как у человека, который привык действовать, а не говорить. Поэтому и казался Ярослав немного старше, хотя, скорее всего, был ровесником и Сашки, и молодого историка.

— Пошли, — прозвучало приказом, которому хочешь или не хочешь, но подчиняешься.

Не дожидаясь остальных, Яр зашагал вдоль железной дороги к вокзалу. По спонтанности действий и легко брошенному указанию стало ясно, что вести за собой и решать — каждодневная работа этого человека.

— Куда мы? И зачем…

Алексей недоговорил, ведь и так понятно, что он сбит с толку лаконичным и странным поведением малознакомых людей. Он имел полное право развернуться и уйти, но почему-то послушно шёл следом за высокой фигурой Ярослава.

Тот двигался быстро, как-то мягко, по-кошачьи, ступая на землю, расслабленный и, одновременно, готовый к броску или защите. Такое не получается само по себе. Только годы тренировок способны взрастить в человеке способность не задумываясь управлять телом.

«Военный? Во что я опять влез? Мало мне Смуровых и секретов городка… Права баба Варя, ой, права…»

Мысли Алексея метались между противоречивыми предположениями и выборами. В какой-то момент он задумал повернуть назад или немедленно потребовать объяснений. Сашка, который сейчас казался намного роднее, чем Ярослав, точно почувствовал настрой знакомого.

— Поедем на развалины Троицкого монастыря.

Сашка хитро прищурился, словно знал, что Алексей успел ознакомиться с историей городка и его окрестностей.

Ответ вызвал удивление у историка. Он, конечно, и сам планировал осмотреть памятное место, но темнота вряд ли им поможет насладиться видами.

— Торопимся, — шагая рядом с Алексеем, будто извиняясь, добавил попутчик. — Надо и в другое место заглянуть.

— Не беги вперёд времени, — не оборачиваясь бросил молчаливый Яр. — Как бы оно тебя ни толкнуло в спину.

В его тоне не было ни угрозы, ни требования, но Сашка притих. Они безмолвно шли в незнакомом Алексею направлении. Вечер сгущался. Хаотичный и обычно многословный Сашка стал отстранённым и сосредоточенным. Алексею начало казаться, что он один бредёт через ночь. Ему дали время на осмысление событий.

«Как-то многовато для скромного города в российской глубинке, — на ходу думал Алексей, глядя себе под ноги, — а для меня — особенно!»

С удивлением отметил, что не испытывает больше никаких эмоций в отношении той лавины информации и человеческих типов, которые на время захватили его в плен. Как моряк в бурном море, он обнаружил себя вцепившимся в спасательную шлюпку, доверился волне. Как-нибудь справится и распутает клубок загадок. Вот только работа, ради которой он и приехал в город, кажется, останется не написанной.

Глава 17

В холоде и темноте Степан просидел несколько часов. Думал об одном: с третьими петухами его ожидает обоз в Троицкий монастырь. Как выбраться, чтобы успеть исполнить договор?

Погреб был старый, сырой. Яму давно не использовали для хранения припасов. Не осталось лестницы, чтобы подняться к доскам, которыми закрыта дыра. Через неплотно сбитые деревяшки просачивался дневной свет.

На ощупь Степан обследовал земляной пол, стены: плохо видно, одна серая муть перед глазами. Волной накатила боль от поступка бывшей невесты. Себя Степан винил не меньше. Нехорошо, что слова не сдержит перед купцом и его дочкой, ответит злом на добро. Но оставаться ему подобно смерти.

Если поженят, он знал, что не никогда не притронется к Василинке. Никто не заставит. Монахом станет жить при ней, а случится, то и уйдёт, куда собирался. На беду попросился мальчишкой к дядьке Василию. Всё нехорошо вышло. И снова не даёт покоя нелёгкий выбор.

— Лишь бы не поздно было, — вздохнул Степан, помня о словах странника о своевременности выбора.

Ответы сами собой рождались в сердце. Уйти он должен сегодня. В темноте Степан наткнулся на старый, развалившийся бочонок. Подумав, подобрал дощечки. Время полетело незаметно, пока почти голыми руками вгрызался в землю, краем дощечки прорубал ступени в глинистой почве. Пот лился ручьём с юноши. Отсвет наверху угас, что означало наступление ночи.

Копал он до первых петухов. Замер, услышав надрывные крики птиц со всех дворов в городище. Тогда же подобрался к настилу, закрывавшему дыру в земле. Утих, пытаясь понять, не рядом ли работники. В этот час в доме должны спать, но Василий мог оставить охрану рядом с ямой.

Минуты бежали. Второй раз прокричали петухи. Утвердившись на краю погреба, Степан начал ломать доски. Навалился всем телом, головой и руками, напряг плечи. Никогда он не отличался богатырской силой, но отчаянье его было так велико, что запор поддался.

Никто не рассчитывал на хитрость и ловкость пленённого. Так и выбрался на волю. Быстро осмотрелся, омыл руки и лицо из бочки во дворе. Весь в глине, отыскал кусок рванины вместо накидки и выскользнул из владений купца. Ничего больше Степан не взял из дома.

Ночной страж у торговой площади не заметил тихой тени, залёгшей под навесом. Отсюда была видна стена городища и ворота. Ветер гонял солому. Степан не позволил себе уснуть, дожидаясь третьих петухов.

Он плохо запомнил крик предвестника раннего утра, обозначившего новое начало. Не заметил морось, пролитую с серого неба. Замотанный в тряпьё, пробрался к обозу. Хозяин не сразу его узнал.

— В берлоге, что ли, ночевал? — рассмеялся мужичок.

— В ней самой, — спокойно отозвался Степан.

Юноша долго смотрел на ворота городища в утренней полутьме и прощался со всем, чем когда-то дорожил, но то была не горестная печаль. Степан приготовился идти по пути, указанному странником. Тёплая сила прочно обосновалась в сердце. Стальной стержень помог уйти от боли воспоминаний о людях, что стали дороги, о Василинке, ударившей в спину.

«Это у неё разум на время помутился от страха потерять любимого. Решила навсегда ложью привязать меня к себе. Да и поделом мне, обманувшему надежды», — оправдывал Степан бывшую невесту, желая ей другого счастья.

В дороге он понял, что не чувствует одиночества, которое мучило его с детских лет. Будто странник так и остался рядом, подсказывал и отводил