Франкенштейн в Багдаде - Ахмед Саадави

Он еле сдерживал себя, чтобы не перезвонить. Настолько было сильно желание просто услышать ее голос. Он не видел ее уже десять дней. В итоге он решил, что дождется ее звонка. Только за сегодня она звонила семь раз, значит, будет еще. Тогда он ответит и назовет себя.

Дел было немного. Старик предложил ему заварить чай или кофе, но Махмуд отказался и попросил не мешать и закрыть плотно за собой дверь. Оставшись один, он занялся сначала тем, что переложил все канцелярские принадлежности на столе ас-Саиди с места на место, затем бросил взгляд на лежавший рядом мобильный шефа, и его непреодолимо потянуло совершить глупость… Самую малость… Просто услышать голос Наваль аль-Вазир. Он никому об этом не расскажет. Никто и не узнает.

Он взял в руки мобильный, открыл список последних контактов и нажал на три шестерки. Звонок пошел. Кровь в его венах вскипела, пульс участился. Через несколько секунд на другой стороне ответили:

– Алло!.. Алло!

Сам голос был таким сладостным, а интонации его настолько манящими, что причиняли Махмуду боль. Он не смог произнести ни слова. В горле пересохло, губы не шевелились, даже моргнуть у него не получалось. Что произошло в следующий момент, он даже осмыслить не успел.

– Алло!.. Бахер, слушай, кто-то твоим телефоном пользуется, пока тебя нет.

– Алло!.. Ну-ка, дай мне сюда трубку!.. Алло! Алло! Абу Джони, ты?

Махмуд нажал на отбой, выключил телефон совсем и швырнул его на стол так, что, казалось, из него посыпались искры. Значит, она с ним! На этом политическом, как его, экономическом форуме?! Но она же режиссер! А может, она поехала, чтобы отснять кадры для своего нового фильма, о котором столько болтает? А может, это фильм как раз о том, как связаны политика, большие деньги и нефть? И вообще, ничего удивительного, что, пока паломники парализуют движение в Багдаде, она уехала из города. Хотя не исключено, что они снимут пару постельных сцен для своего гениального фильма…

Махмуд очнулся и увидел стоящего перед ним и внимательного на него смотрящего старика Абу Джони. Тот ждал, когда Махмуд покинет офис, чтобы запереть его и отправиться домой.

Почти час он молча бродил по улицам и где-то по дороге пообедал. Он думал о том, чтобы позвонить Фариду Шаввафу и специально завести разговор о Наваль аль-Вазир. Нет, не надо выставлять себя посмешищем! Лучше он наберет Хазема Аббуда. Тот сразу опустит его с небес на землю. И отругает как следует. Опять не послушал его? На те же грабли наступил?!

– Твоему другу уже успокоиться надо, найди ему дырку для постоянных утех, – в который раз повторит ему эту скабрезную фразу Аббуд, чтобы обидеть высокие чувства Махмуда.

Он заглянул в кофейню Азиза аль-Мысри, увидел там Хади и вспомнил об их вчерашнем уговоре. Махмуд попросил чая и, чтобы обо всем забыть, сел слушать россказни полоумного старьевщика. Тот говорил тихо, часто прерывался, с опаской оборачивался, будто выдавал большой секрет, и совсем не был похож сам на себя, на повелителя интриги и гипнотизера публики. А дойдя до кульминации, Хади сообщил, что ему неудобно здесь разговаривать, и пригласил Махмуда к себе домой.

Когда Хади окончил рассказывать во всех подробностях о том, что дальше случилось с Безымяном, Махмуд еще с полминуты сидел без движения под впечатлением от услышанного. Какая чудовищная история! Нет, недоумок Хади не мог все это нафантазировать. У него мозгов бы не хватило так запутать сюжет.

– Ну, твоя очередь! Давай свою тайну! – прервал его размышления Хади.

3

Ничего не выдумывая, Махмуд поделился с ним своим секретом, о котором до сих не знала ни одна душа, даже самый близкий его друг Хазем Аббуд. Его действительно грызли сомнения относительно собственного происхождения – кем были его предки всего несколько поколений назад? Не то чтобы удобного случая поговорить об этом с другом не подворачивалось, просто Махмуд не находил в себе смелости. Хади он не соврал. Но тот не оценил его признания. Что касается перипетий Безымяна, то они оказали на Махмуда столь сильное воздействие, что с того дня он не мог ни о чем другом больше думать и, оставшись один в своем номере, решил наговорить эту историю на диктофон, чтобы ничего не забыть. Махмуд боялся, что эмоции, которые били из него ключом, смоют из памяти важные детали. Просто необходимо, пока он все помнит, записать рассказ Хади, ничего не упустив.

Сколько всего он наговорил на диктофон фирмы Panasonic, купленный полгода назад в одном из магазинчиков Баб-аш-Шарки! Тревоги, размышления, наблюдения… Все это когда-нибудь пригодится, рассчитывал Махмуд. Диктофон был для него последним словом техники по сравнению со школьными тетрадками, в которых вел дневник его отец Рияд ас-Савади. После его смерти осталось двадцать семь тетрадей, каждая по сотне листов. Махмуд успел просмотреть лишь несколько страниц перед тем, как мать самым преступным образом отправила их в топку и подлила туда еще керосина, чтобы они пылали синим пламенем, а потом испекла на этом же огне, обжигающем воспоминаниями, ровно двадцать семь лепешек…

Отец записывал все происходящее. Вся правда без прикрас, черными чернилами и ровной, будто ученической прописью. Об изменах, когда он был уже женат, и о тех женщинах, с которыми он только мечтал провести страстную ночь. Многие из них были старше его и жили по соседству… Трудно поверить, что эти записи сделаны им, настолько все это было на него, того, каким его знали люди, не похоже. В квартале аль-Джидейда в аль-Амаре он пользовался безусловным уважением. Скорее всего образ, созданный людьми, был ему ненавистен. Он был ему навязан, отец вынужден был ему соответствовать, приспосабливаться к нему, находить отдушину в ведении дневника.

Братья после прочтения записей были потрясены до глубины души, но единственное, что они испытали – стыд. Махмуд подслушал, как они говорили что-то о смене веры и корнях. Но тема была под запретом, и после того, как все двадцать семь тетрадей обратились в пепел, об этом даже не заговаривали. Однако Махмуд время от времени вспоминал отрывки из записей отца и пытался связать их в воображении с событиями из его жизни, о которых, к сожалению, сын не мог знать доподлинно, потому что о них умалчивали. Махмуд лишь строил догадки. Отец, будучи преподавателем арабского языка, сам придумал прозвище ас-Савади, от слова «сумрак», отказавшись от имени рода, и вскоре многие действительно знали их семью как ас-Савади. Однако со смертью отца умерло и само слово, братья сразу вернули себе родовую фамилию, которой сильно гордились. Только Махмуд наперекор им, назло их жестокости к памяти родителя, сохранил за собой это имя и подписывал им все свои статьи в газетах и журналах.

4

Махмуд поднялся с деревянного стула, стоящего посреди захламленного двора Хади, посмотрел на небо, которое начало бледнеть перед закатом, сделал глубокий вдох и сказал хозяину, что он не верит его болтовне от начала и до конца, поскольку тот не предоставил никаких материальных доказательств существования Безымяна.

Он вытащил из кармана диктофон, протянул его Хади и попросил записать разговор с этим существом, спросить его, куда ходил, что делал и так далее. Махмуд показал Хади диктофон поближе, объяснил, как его включить и на что нажать, чтобы остановить запись, и дал Хади несколько раз попробовать записать и прослушать собственный голос, чтобы убедиться, что старик все понял.