Огни святого Эльма - Владимир Евгеньев

«Опять ты фантазируешь, — усмехнулась Соня, — знаешь что, выйди, посмотри, что там происходит, а я пока переоденусь».

Данила выскочил за дверь, София закрыла дверь на засов и быстро раскрыла тюк из непромокаемой ткани. Там оказалась грубая матросская одежда. Открыла второй тюк — то же самое. Неужели все это надо надевать…

Соня потрогала брошенный в углу каюты сарафан, в котором она пришла на корабль. Он весь промок во время шторма. «Придется надевать эту гадость». Соня брезгливо пощупала, потом понюхала матросские шмотки. Они пропитались теми неприятными запахами, которые были на корабле.

Соня скинула с себя, наконец, мокрое платье и начала брезгливо, долго примеряясь, надевать одежду из мешка. Немыслимо широкие штаны она два раза загнула на поясе и крепко подвязала ремнем. Потом нацепила странные грубые носки, разбитые ботфорты больше на два размера, широченную куртку, у последней пришлось загнуть рукава. София как-то ухитрилась все подогнуть, подпоясать, пригнать, и, посмотрев на себя в зеркало, она даже усмехнулась. «Выгляжу оригинально, надо будет сфотографироваться на память», — подумала Соня.

Она открыла дверь. «Данила, заходи!»

На Дани нигде не было. Ей сразу стало жарко. Она с удивлением выглянула за дверь и увидела спокойную гладь воды, ярко светящее солнце, стоящее почти в зените, почувствовала сухой горячий воздух. Неприятные запахи на жаре стали как будто в два раза острее. На палубе никого не было, и от этого почему-то стало очень жутко. София взглянула за корму и вдалеке увидела зеленую полоску какого-то берега.

«Данила, Данила! Опять он куда-то запропастился. Вечно с ним какие-то приключения».

В это время ей навстречу вышел стоящий за вантами матрос. Она сразу узнала его, это был тот же парень цыганистого вида, который спас ее. При свете солнца он показался ей очень симпатичным.

«Привет. Мы куда-то приехали, можно, наконец, покинуть это гостеприимное судно?» — спросила она со злой иронией.

«Добрый день, — улыбнулся он. — Нет, это небольшая передышка, такое изредка бывает, скоро опять начнется шторм».

«Ну, что ж, нет, так нет. Может быть, наш похититель просто хотел нам показать, как прекрасна в шторм морская стихия?»— преувеличенно добрым голосом сказала Соня.

«Как вы себя чувствуете? Когда мы с вами говорили, корабль чуть не перевернулся, я первый раз не смог удержать вас, вы сильно ударились, мы с капитаном еле донесли вас до его каюты».

«Подумаешь, нас с братом просто похитили и насильно удерживают на парусном судне, которое слегка не соответствует нормам безопасности, да и с погодой нам не повезло, какие мелочи. Если нас ждут еще сюрпризы большие и маленькие, поверьте, я этому не удивлюсь. Жаль только, что наши родители, наверно, сходят с ума от волнения. А так все отлично. Спасибо, что спасли меня. Вы не видели моего брата?» — продолжала Соня тем же тоном.

«Да, мне жаль, что вы влипли в эту историю. Вы со временем узнаете, в чем дело. Поверьте, я сделаю для вас все, что смогу, — он посмотрел на нее с нежностью и грустью, — Ваш брат пошел посмотреть кубрик».

«Что это такое?»

«Это место где живем мы — матросы».

«Проводите меня, пожалуйста, туда».

Он сделал шаг к ней и встал почти вплотную. Его карие глаза смотрели на нее в упор. Совсем еще юное, обветренное мужественное лицо, с решительным немного ироническим выражением.

«Не бойтесь, он в безопасности, вы точно хотите пойти туда?»

Он медленно и осторожно взял Софию за руку. Соня почувствовала какую-то непонятную дрожь. «Значит, этот молодой человек все-таки затронул мое сердце, и я не потеряла способность чувствовать», — подумала она, испытывая страх и радость одновременно. Она вспомнила, что его звали Элаем.

«Не беспокойтесь за брата. Мне очень приятно видеть вас и хочется продлить это время наедине с вами».

Он опять медленно и осторожно взял ее другой рукой за талию. Соня отстранилась.

«Нет, нет, проводите меня к нему».

Элай посмотрел на нее. В его цыганских глазах зажегся какой-то странный огонь. София почувствовала каким-то первобытным инстинктом, что это предвещает. Если бы сейчас Элай ее обнял, она бы больше не отстранялась. Но он не сделал этого. Огонь в его глазах погас, появилось то же ироническое выражение, ее новый знакомый усмехнулся. «Пойдемте, я вас провожу», — Элай повернулся и пошел, указывая ей дорогу. Соня почувствовала одновременно облегчение и разочарование.

«Нет, мои чувства не умерли, как мне казалось, когда я была в депрессии, — думала София, — надо же, только в этих экстремальных обстоятельствах, я поняла, что еще не потеряла способность любить». И ее сердце сладко сжалось при мысли о том, что у нее может быть любовь здесь, на этом страшном грязном корабле, где все чувства обострены до предела.

Они пошли к носу корабля, никто не попался им навстречу. Пустынная палуба была очень чистой, как будто ее отдраили. Видимо, ее вымыл шторм, и она уже успела подсохнуть.

«Куда мы идем?»

«Это на самом форпике», — ответил Элай.

«Что такое форпик?», — подумала Соня.

Они подошли ближе к носу парусника, и сразу почувствовали все многократно усиленные неприятные запахи, которые были на корабле. «Прошу вас, мадемуазель, — иронически усмехнулся он и распахнул дверь, — ваш брат здесь». София сделала над собой невероятное усилие, чтобы не зажать нос рукой и отважно шагнула в помещение, сразу за входной дверью было несколько ступенек вниз.

Это был матросский кубрик. Комната около тридцати квадратных метров, говоря современным языком, с низким потолком. И пол, и стены, и потолок были сделаны из грубых, отполированных временем досок сильно засаленных и прокопченных. По стенам тянулись койки. Они шли в два яруса, нижний был приколочен к полу, а верхний — прибит к стенам. Около коек стояло несколько закрытых грубых деревянных ящиков.

А посередине комнаты было три больших прямоугольных продолговатых стола, тоже сделанные из больших, некрашеных досок и прибитые к полу.

За этими столами на разбитых стульях, колченогих табуретах и каких-то деревянных чурбаках сидели матросы. Человек сорок. Соне показалось, что в своих широких грязных рубахах, потемневших от времени, чулках и панталонах они выглядели нелепо и почему-то даже страшно. Люди сосредоточенно ели бутерброды с солониной и запивали чем-то из пузатых бутылок и больших кружек. Они громко вразнобой разговаривали между собой на голландском языке. Одни что-то рассказывали, другие ругались. Многих из них Соня уже видела, но были и совсем незнакомые лица. Боцман сидел на одной из коек и ел большой кусок пирога, запивая его каким-то желтым напитком из большой кружки.

В то время, когда вошла Соня, один матрос рассказывал: «Вот я на гроте у самой стеньги зарифлеваю парус, стал тянуть конец, мне одной рукой не вытянуть. Я перевел руки через мачту, держу равновесие ногами, и только завязал конец, меня качнуло, тут ветер переменился, и меня сдуло с мачты как пушинку. И я с грота перелетел на фок и там зацепился за рею. И вишу опять у самой стеньги, а боцман снизу кричит: «Ханс! Что ты там висишь, бездельник? Заправляй конец!». Он, скотина, не удивился, что я перелетел с одной мачты на другую, а тут же нашел мне работу».