Дети – другие. Взрослый как обвиняемый. Часть первая - Мария Монтессори

Человек, который остается «пленником своего тела», страдает по-другому, трагичнее и глубже, чем слепой или глухонемой, потому что у него отсутствуют некоторые элементы окружающего мира, а значит, определенные внешние возможности развития. Но ум слепых и глухонемых обладает способностью приспосабливаться. Повышенная восприимчивость какого-либо чувства может восполнить, по крайней мере, до высокого уровня недостающее чувство. Движение связано с самой личностью и ничем не может быть замещено. Человек, который не двигается, повреждает себя глубочайшим образом, отказывается от своей жизни, падает в бездну, превращает себя в пожизненного заключенного и походит на изгнанных из рая первых людей, которые попали в незнакомый мир, исполненные стыда и боли от неизвестных страданий.

Когда заходит речь о «мускулах», то представляют что-то механическое, какое-то двигательное устройство. Могло бы даже показаться, что мы удаляемся от понятия, о котором мы говорили как о духе, противостоящем материи и всем механизмам. Придавая движению наибольшее значение в развитии ума (а значит всего человека), чем интеллектуальным чувствам, мы низвергаем основополагающие представления.

Но глаз и ухо обладают некими механизмами. Ничто не может быть совершеннее «живого аппарата» – глаза. Конструкция уха – это тоже чудесное единое целое из колеблющихся связок и мембран, некая джаз-капелла, где есть все необходимые барабаны.

Но когда мы говорим о значении этого великолепного инструмента в построении ума, мы говорим не о его свойствах как механического аппарата, а о их использовании человеком. Посредством этих аппаратов он устанавливает связь с миром и использует их в соответствии со своими духовными потребностями. Природа, художественные произведения, звуки и голоса людей, – все эти разнообразные впечатления доставляют нашему «я» наслаждение духовной жизнью и необходимое питание для души. Только «я» может извлечь из всех чувственных впечатлений пользу для себя, оценить и вынести приговор. Какая бы цель была у наших органов чувств, если бы не «я», способное видеть и наслаждаться?

Сами по себе зрение и слух незначимы, но личность, образующая и сдерживающая «я», наслаждается и растет в процессе видения и слышания. Естественно предполагать аналогичное и о движении. Без сомнения, движение осуществляется посредством механических органов, хотя они и не являются зафиксированными механизмами, такими, как мембрана барабанной перепонки или хрусталик глаза. Но основная трудность механической жизни и, следовательно, воспитания состоит также и в том, чтобы «я» могло владеть своими двигательными органами и оживлять их, контролируя каждое действие, совокупность которых, выше всей существующей действительности и функций вегетативного бытия.

«Я», которое не в состоянии выполнить эти основополагающие условия, разлагается, подобно инстинкту, отделенному от тела, которое он должен оживить и у которого не стало больше цели.

Все устремления человека, возникающие согласно внутренним законам, нацелены на построение гармоничных взаимоотношений между живыми существами. Они выступают в нашем подсознании в форме любви. Можно предположить, что любовь – это мера оздоровления души.

Без сомнения, любовь сама по себе не движущий мотор, а некий рефлекс, сходный со светом, который звезды принимают от огромного небесного тела. Это импульс, дающий творческий толчок к жизни. Но творческая деятельность пробуждает инстинкт любви. Выходит, что сознание ребенка вмещает любовь, ведь только через любовь ребенок приходит к самопостроению.

Непреодолимое побуждение связывает ребенка в период протекания сензитивных периодов со своим окружением и поэтому может расцениваться как любовь к нему. Очевидно, что эта любовь отличается от распространенного представления о любви. Как правило, под любовью понимают чувство. Детская же любовь произрастает из самого разума, который формируется, глядя на все, что его окружает, с любовью. Интуиция, которая побуждает ребенка наблюдать, называется словами Данте «intelletto d'amore» («разумная любовь»).

Способность живо и точно наблюдать мир, которая у нас, взрослых, потеряла свою актуальность и кажется совершенно не значимой, без сомнения, есть некая форма любви. Не является ли чувствительность ребенка, не оценивающего мир вокруг, знаком любви? Разум ребенка впитывает все происходящее вокруг открыто, наблюдая с любовью, никоим образом не проявляя равнодушия. Эта любовь деятельна и продолжительна. Ее можно назвать характерным свойствам детского возраста. В этих живых и радостных демонстрациях детской жизни взрослые видят типичные признаки этого возраста. Но в любви ребенка, то есть в его духовной энергии, они не замечают той нравственной красоты, которая сопровождает творческое становление самого человека.

Любовь ребенка с самого начала свободна от противоречий. Он любит, потому что впитывает мир и потому, что природа велит ему это. И он абсорбирует свое окружение, чтобы приобщить его к своей жизни, к своей личности.

Если взрослый приготовит для ребенка необходимые предметы, на которые он направит свою любовь, то в этой среде ребенок получит материальную помощь, беря с глубокой любовью из нее все, в чем нуждается для своего формирования.

Для ребенка взрослый – это объект почитания. Из уст взрослого, как из неисчерпаемого источника, устремляются слова, которые нужны ему для овладения речью, и он будет руководствоваться ими в своей деятельности. Слова взрослого воздействуют на ребенка как побуждения из высоких миров.

Подражание ему означает для ребенка вступление в жизнь. Слова и действия взрослого зачаровывают и вдохновляют ребенка, как этого требуют его суггестивные силы. Сензитивность ребенка по отношению к взрослому так велика, что взрослый может, образно говоря, жить и действовать в ребенке. Эпизод с мальчиком, который поставил обувь на покрывало, разоблачает, до какой точки послушания доводит ребенка суггестивная сила взрослого. То, что говорит ребенку взрослый, оставляет в нем следы, подобные следам резца скульптора на мраморе. Вспоминается пример с маленькой девочкой, мать которой получила пакет с лоскутками ткани и трубой. Поэтому взрослый должен тщательно взвешивать каждое слово, которое он произносит в данный момент, потому что ребенок жаждет учиться и накапливать в себе любовь.

В своем отношении к взрослому ребенок склоняется к послушанию, которое охватывает его до мозга костей. Если же взрослый захочет, чтобы ребенок отказался от каких-либо занятий, которые совершаются по неизменным внутренним правилам и законам, то ребенок может просто не подчиниться. Точно так же можно было бы приказать ребенку остановить рост зубов. Капризы и приступы непослушания ребенка есть выражение витального конфликта между творческим импульсом и любовью к взрослому, который не понимает ребенка. Всякий раз, когда взрослый вместо послушания наталкивается на капризы ребенка, он должен подумать об этом конфликте и осознавать, что ребенок защищает то, что жизненно важно для его развития.