Дебютная постановка. Том 2 - Александра Маринина

class="p1">Губанов вытащил из кармана очечник, нацепил на нос очки, всмотрелся. Усмехнулся:

– А я ничего был в те годы. Что за снимок? Откуда он у тебя? Венки… Похороны, что ли?

– Да, похороны Садкова. Вы говорили, что не были знакомы с ним. А на похороны почему пришли?

– Так было нужно. Так откуда фотография-то? Где взял?

– Украл, – без всякого смущения признался Петр. – Позаимствовал без ведома хозяйки, Галины Демченко.

Губы старика тронула легкая улыбка.

– Шустрый, однако. И зачем ты ее спер?

Петр вопрос проигнорировал и задал встречный:

– Кто эти мужчины? Вот этот, – он указал концом ручки сначала на невысокого подполковника, затем на молодого офицера, – и этот. Ваши коллеги по работе в Управлении кадров?

– Какие кадры, ты что! Это Михаил, мой брат. А молодой – мой сын Юрка.

Приехали. Николай Андреевич не был знаком с Садковым. А его брат и сын, выходит, были? Иначе зачем семейству Губановых являться на похороны следователя в полном составе? Прокуратура и МВД – разные ведомства. Можно прийти на похороны коллеги, с которым ты незнаком, просто из уважения или солидарности, но являться на прощание с совершенно посторонним человеком, работавшим в другой структуре, с человеком, которого ты в глаза не видел и ни словом с ним не перемолвился, это, знаете ли…

И следующий вопрос: почему Галина Демченко ненавидит всех троих? Отношение к Николаю Андреевичу еще можно как-то объяснить, но брат и сын тут при чем? Они что, все втроем работали в Управлении кадров в девяносто третьем году? И все втроем замыслили и осуществили операцию по срыву назначения Валерия Демченко на должность в Управлении по борьбе с наркотиками?

Бред какой-то…

– Как сегодня на улице? – вдруг спросил Губанов, складывая очки в футляр.

– Хорошо, прохладно, но без ветра, – машинально ответил Петр, пытаясь мысленно разгрести кучу информации, которая внезапно навалилась и требовала осмысления.

– Пойдем-ка пройдемся. Хочу подышать свежим воздухом.

Губанов тяжело поднялся с кресла.

– Мазь еще пахнет?

Петр растерялся, сделал несколько коротких вдохов, но запаха не почувствовал. Впрочем, оно и понятно: он здесь сидит почти час, принюхался.

– Сейчас!

Он вскочил, вышел на кухню, распахнул окно, высунул голову, подышал горьковатой осенью. Потом вернулся в комнату. Нет, мазью уже не пахло.

– Вот и хорошо. Не хочу на улице выглядеть вонючим стариком. Мы с тобой минут двадцать походим, пока я не устану, а потом пойдем есть пиццу. Очень я ее люблю, а Светка мне не разрешает. Вы-то, молодые, небось каждый день едите? Или ты пиццу не любишь?

– Люблю, – улыбнулся Петр. – И ем каждый день. Готовить неохота, а тут все просто: заказал – привезли. Или сам покупаю по пути.

– Ну вот, для вас это обычное дело, а для меня – праздник. Давай собираться, пока Светка не вернулась.

Осень 1977 – осень 1979 года

Юрий Губанов

Два года – большой срок для молодого человека. Говорят, в старости время течет очень быстро и два года могут промелькнуть незаметно. Но в молодости все не так. Вот уже третий год пошел, как лейтенант Губанов вернулся в Москву после учебы в Омской высшей школе милиции, и то, что в сентябре 1977 года казалось совершенно другой жизнью, новой и непривычной, теперь воспринималось как обыкновенное и само собой разумеющееся.

А жизнь дома стала и впрямь совсем иной. За четыре года, проведенных им в Омске, много чего изменилось. Умерла бабушка, Татьяна Степановна. Дядя Миша получил перевод в Красноярск с приличным повышением. Нина (как только Юрка в 1973 году получил аттестат, она категорически запретила называть себя «тетей») вышла замуж и родила ребенка, дочку Светочку. Молодая семья теперь жила в бабушкиной квартире без всяких помех. Правда, непонятно, как оно будет, когда дядя Миша вернется, но об этом в семье Губановых как-то не думали. Вообще ведь не факт, что он вернется. Может, у него в Красноярске карьера пойдет так успешно, что ему и в Москву не захочется.

Когда Юра учился на третьем курсе, родители развелись. Он даже не особенно удивился. Во-первых, приезжая домой на каникулы, он своими глазами видел: между отцом и матерью отношения делаются все хуже и хуже. У мамы своя жизнь и беспрестанные перепады настроения, у папы – служебные заботы и тщательно скрываемая, но все равно заметная угрюмая злость. Ну а во‐вторых, если твоя жизнь ограничена казарменным положением и наполнена усердной учебой, тренировками и короткими увольнительными в город, когда нужно все продумать заранее, чтобы утолкать в эти часы как можно больше нужного, полезного и приятного, то развод родителей в далекой столице не воспринимался как катастрофа. Ну развелись – и развелись, на жизни слушателя Губанова это никак не отразилось в тот момент.

Вернувшись домой окончательно, Юра сразу ощутил необратимость перемен. Не было больше аппетитных запахов блинчиков или оладушек по утрам, не было почти ежедневных семейных застолий, да и вообще застолий не было, хотя прежде, когда бабуля была жива, на все праздники за столом собирались не только Губановы в полном составе, но и соседи приходили. Бабуля Татьяна Степановна была общительной, со всеми знакомилась и дружила, всех приглашала, всех привечала, и соседей, и друзей своих детей. Теперь дом опустел и притих. Мама нашла себе какого-то мужчину, про которого отец сказал, что «он, слава богу, приличный, и мама его слушается». Означало это, по-видимому, что мама стала меньше пить, а может, и совсем бросила.

– А ты сам что, не мог ее заставить? – спросил Юра у отца.

– Не мог. Я для нее не авторитет, сынок. Образования не хватает, читал мало, – грустно усмехнулся тот.

– Но ты же очень умный! Как же так?

– Вот так… Маме стало не о чем со мной разговаривать. Ей не интересно то, в чем я умный, а я не могу рассуждать о том, что интересно ей. Она считает, что я ничего не понимаю. Так бывает, сынок. Даже чаще, чем ты думаешь. Если мамин новый муж сможет сделать ее счастливой, то и хорошо.

Юра, разумеется, встречался с матерью и своими глазами видел, что Лариса и впрямь стала спокойнее. Даже выглядела получше. Было обидно, конечно, что отец, такой умный и такой хороший, не смог добиться того, что удалось «этому мужчине». Но долго расстраиваться не вышло: слишком много всего навалилось в первые месяцы живой оперативной работы. Новые люди, новые обязанности, новая среда обитания, новые порядки, выстраивание новых отношений. На обиды и переживания не оставалось ни времени, ни внутреннего ресурса.

Нина тоже отдалилась, у нее теперь муж и ребенок. Мужа она нашла, как и собиралась,