Отравленные морем - Алена Волгина

Дож, казалось, задумался:

— Впрочем, кто знает, на что способны «морские ведьмы»? Не сомневаюсь, они умеют запудрить мозги при случае! Да ещё стража донесла, что наутро после взрыва в Арсенале некая девчонка разыскивала дона Маньяско. Хм… Я думаю, у Манриоло вполне могла быть сообщница, может быть, его ученица…

— По-вашему, я не узнал бы собственную невесту? — возмутился Энрике. — Быть такого не может!

Губы дона Сакетти сложились в улыбку — жесткую, как стальной коготь:

— В любом случае не помешает ещё раз побеседовать с Джулией д’Эсте.

Инес снова вмешалась:

— Я слышала от Бьянки, что Джулия собиралась навестить монахинь на Терра-деи-Мираколо, чтобы провести несколько дней в молитвах.

— Значит, мы нарушим её благочестивое уединение.

Украдкой бросив взгляд на Энрике, Инес отметила, что он все ещё казался растерянным. Каждый раз, когда он замыкался в себе, она боялась, что он мысленно сравнивал её с Джулией и, возможно, даже жалел о поспешной свадьбе. «Ладно, теперь он узнает, какова была его бывшая невеста! — подумала она с неприязнью. — Лгала всем направо и налево, строила глазки синьору из Аримина, пока простодушный Энрике готовился к свадьбе! Ну и кто из нас большая лгунья?!»

Её муж недоверчиво покачал головой:

— Другая девушка… Интересно, кто же она?

* * *

Наверное, я бы ещё долго предавалась отчаянию из-за смерти Манриоло и утраченного дара, но отвлекли насущные заботы. У меня не осталось ни сольдо. Денежные запасы, заботливо скопленные за год, в Венетте иссякли за два дня! Один кусок пирога здесь стоил дороже, чем целый ужин в пернской харчевне!

Чтобы добраться до монастыря, нужна была лодка, да и голод уже напоминал о себе… Я всерьез подумывала, не начать ли попрошайничать на паперти. Мешала гордость. Может, поискать работу на рынке? Поденщицей, посудомойкой… Мысль о том, чтобы стащить кусок еды или лодку, я отвергла сразу. Хватит испытывать удачу. Если попадусь стражникам — мне конец!

За этими невеселыми размышлениями ноги сами привели меня на рыбный рынок на Ривоальто. Видимо, по привычке. В Перне меня уже не раз окликнул бы кто-нибудь из рыбаков, хотя теперь, без своей способности «разговаривать» с морем, я была для них бесполезна. Эта новая проблема тоже меня озадачила. Что я буду делать, если вернусь в деревню?! Чем зарабатывать себе на жизнь? В задумчивости я остановилась в тени возле стены, где висели старинные каменные доски с предписанными минимально допустимыми размерами рыб, разрешенных для продажи.

В этот час торговля почти прекратилась. Большинство рыбаков успели распродать свой улов, похожий на живое сверкающее серебро, так что почти все прилавки стояли пустые. Я рассеянно наблюдала за человеком, грузившем в тележку какие-то ящики, как вдруг чьи-то цепкие пальцы ухватили меня за локоть. Вздрогнув, я увидела рядом с собой знакомую одутловатую физиономию вчерашнего трактирщика.

— Ага! — довольно сказал он.

Я так испугалась, что не могла издать ни звука. На плече у трактирщика висела корзина, полная рыбы. От несвежей желтозубой улыбки меня замутило.

— Подружка «рыжебородого капитана»? А ну, пойдём!

— Пустите! — прошипела я. Куда там! Хватка у этого негодяя была что стальной капкан. Наловчился поди попрошаек из своей харчевни вытряхивать!

— Я ничего не сделала!

— Из-за тебя стражники вылакали шесть пинт моего лучшего пива! А платить отказались, засранцы! Отработаешь — отпущу.

— Зачем вы вообще их позвали?! Я честная девушка!

— Хочешь продолжить беседу в страже?

Я послушно заткнулась. Мы доволоклись до вчерашней харчевни, которая на второй взгляд показалась ещё более убогой. В стены старой лачуги насмерть въелся запах пивной пены и застарелого табачного дыма.

«Сбегу!» — молнией блеснула мысль. Подожду, пока мерзкий трактирщик отвернётся — и сбегу!

Мысленно я представила, как опрокину корзину с её скользким содержимым прямо трактирщику под ноги, а сама птичкой вылечу на знакомый загаженный дворик. Увы… стоило переступить порог кухни, как мой план увял на корню. Вчера кухня была пуста, а сегодня здесь трудились двое служек.

— Господин Бонифачо, — поклонился один из поваров, с удивлением посмотрев на меня.

— Вот тебе подмога, Пьетро, — осклабился трактирщик, злорадно блеснув глазёнками. — Пошевеливайтесь, дурни, у нас масса работы! На днях из Венетты уходит большой корабль в сопровождении трёх галер, да ещё сегодня-завтра городской совет собирался устроить траурное шествие на площади Трех Грифонов и мистерии, прославляющие славу Венетты. Дож, похоже, хочет продемонстрировать, что никаким фиескийцам нас не сломить.

Его лицо раскраснелось от возбуждения:

— Вечером к Пьяцетте слетится толпа народа! Толстосумы будут сидеть и ждать еды, так что расстарайтесь как следует! Пьетро, дай ей нож и доску, пусть почистит рыбу.

Почистить целую корзинищу рыбы?! Однако возражать, как я быстро уяснила, было бесполезно. Меня тычком отправили к столу и подвинули грязное ведро для рыбьих потрохов. Следующие два часа протекли довольно однообразно. Когда корзина, наконец, опустела, мою спину ломило, платье спереди было все в грязных пятнах, а от рук пахло не лучше, чем на заднем дворе харчевни, который был своего рода зловонной летописью кухонных подвигов господина Бонифачо.

Сам Бонифачо тоже немало досаждал своим потным присутствием: забирал выпотрошенные тушки, уносил их на жаровню, изредка поругивая стражников: «чтоб их бездонные глотки пересохли!» Покончив с рыбой, я надеялась немного отдохнуть, но об этом можно было только мечтать. Работа на кухне не переводилась. Едва я вымыла руки под уличным насосом (к которому меня проводил второй служка, так как Бонифачо велел им не спускать с меня глаз), мне всучили ступку и приказали растолочь перец. Глаза тут же заслезились от перечной пыли. Потом понадобилось сварить рубец для похлёбки, выскоблить свиную голову, ощипать уток, замесить тесто для оладий… Это был какой-то нескончаемый парад еды! Оба повара обращались ко мне только «слышь, ты!» и на робкие попытки наладить отношения даже не откликались. Никто из них не поинтересовался моим именем — в самом деле, зачем утруждать свою память знакомством с какой-то подённой прислугой!

Одно хорошо, на кухне господина Бонифачо можно было не бояться помереть с голоду. Вон, Пьетро себе какое пузо наел! Вертясь, как юла, я успела-таки ухватить две оладьи и попробовать варево из каждой кастрюли.

О том, что на улице уже вечер, я поняла лишь тогда, когда в закопченных окошках посинело, а второй помощник, которого я мысленно прозвала Курчавым, принялся зажигать масляные светильники на стене. В обеденном зале было шумно. Каждый раз, когда распахивалась дверь, в кухню врывался новый всплеск голосов. Поминали тарчей, сравнивали фиескийские и венеттийские галеры (наши, разумеется, были лучше), говорили о безопасных путях в Кафу, о торговле солью, зерном, тканью и кожами.