Решальщики. Книга 3. Движуха - Андрей Константинов

— Хочу услышать, как дело было.

— А на фига?

— Дурак! Чтобы жизнь тебе сохранить!

— А вы что — жизнь мне сохраните? Не свисти, начальник.

— Расскажешь все на видео — сохраним, — серьезно сказал Петрухин. — Ты нам не нужен. Нам даже Бодуля ваш не особо нужен. Поэтому, если дашь показания, можешь катиться на все четыре стороны… Осознал?

— А почему я должен вам верить? — спросил пленник настороженно, но в этой настороженности уже слышалась надежда. Надежда или тень ее. Слабенькая, дрожащая тень, на которую дунь — и она исчезнет. Но все же она была, она ощущалась в настороженном голосе убийцы Мирошникова. Убийцы ведь тоже хотят жить.

— А ты можешь и не верить. Вот только выбора у тебя все едино нет. Или ты с нами сотрудничаешь и остаешься на свободе. Или… обратно сотрудничаешь, но — через сломанные пальцы, сломанные руки, раздробленные колени. А потом садишься в тюрьму. Если, конечно, выживешь. Но даже если и выживешь, то навсегда останешься инвалидом. Вот такой, извини за прямоту, расклад.

Озвучивая невеселые мирошниковские перспективы, Петрухин обратил внимание как напрягся боксер Витя, а мрачный Горюнов показательно отвернулся и стал индифферентно смотреть в окно.

«Черт! Надо было, — запоздало подумал Дмитрий, — предупредить парней, чтобы те не принимали угрозы за чистую монету!»

Он корил себя, что своевременно забыл сделать это и теперь очутился в весьма двусмысленном положении. Однако проводить дополнительный инструктаж было поздно.

— Точно отпустишь? — спросил Мирошников, глядя исподлобья. Он докурил сигарету, и та сейчас жгла ему пальцы.

Впрочем, убийца этого, казалось, не замечал.

— Отпущу, — просто сказал Петрухин.

— Спрашивай, — столь же просто кивнул Мирошников.

Конечно, он не верил Петрухину, но…

Но выбора действительно не было.

* * *

Котька Зеленков поставил миниатюрную видеокамеру «Sony» — цифровая в данном случае не прокатывала — на маленькую треногу и изготовился писать.

Тем временем, сугубо для того, чтобы пленник немного расслабился, Петрухин выкурил с ним еще по сигарете и немного «поболтал». Под конец перекура он даже предложил Мирошникову махануть «сто граммов для храбрости». Но тот отказался, попросив «лучше чего-нибудь от головы», и запасливый Котька протянул ему таблетку пенталгина.

— Теперь готов? — спросил Петрухин.

— Готов, — ответил Мирошников.

— Тогда поехали. Давай, Алексан Палыч, запевай!

Зеленков включил камеру…

— Меня зовут Александр Павлович Мирошников. Я родился семнадцатого ноября тысяча девятьсот восьмидесятого года в городе Калинине. Проживаю в Калинине, то есть в Твери, на улице Железнодорожная, дом девять… Че дальше?

— Дату, мотивы твоего интервью, — напомнил Петрухин.

— Сегодня двадцать четвертое августа, среда. Мотивы моего интервью: желание рассказать правду об убийстве бизнесмена Образцова… Добровольно.

— Где и когда был убит Образцов?

— В Питере, девятого августа, на улице Казанской. Возле офиса фирмы «Феникс».

— Кем и как?

— Да кем же? Мной… из винтовки… в тыкву… с чердака.

— «С чердака и в тыкву» — не самый исчерпывающий ответ, но к этому мы вернемся позже. А пока расскажи, почему ты убил Образцова? Были ли вы знакомы раньше?

— Да вы че? Откуда? Этот Образцов в своем Питере бабки шинковал да Невский на «мерседесе» утюжил. А я в депо локомотивном, по самые яйца в мазуте… Где же мне, холопу, с барином-то познакомиться? Когда он по презентациям шастал, я в Чечне на спецоперации ходил. А вы говорите «знаком». Да я его морду первый раз только у этого самого «Феникса» сфотографировал. Показали мне, как он, сучонок, на работу свою приезжает. Весь, бля, на пальцах, харя светится. В общем — новый русский. Одно слово — Людоед.

— А кто тебе показал Образцова?

— Кто же? Понятное дело — Бодуля.

— Кто такой Бодуля? Можешь назвать имя, фамилию, прочее?

— Бодуля — это, естественно, погоняло. Зовут Кириллом, отчества не знаю, фамилия Коровин. Потому и погоняло: Бодуля.

— Хм… Глыбко. Мудро, — не удержался от филологической оценки Петрухин.

— Бодуля — он сам-то наш, тверской. Зону топтал. Раньше, говорят, из крутых был, а сейчас так — пьянь. Пыжится, как хрен на свадьбе, да только понты это голимые… Вот, значится, он, Бодуля, нас с Андрюхой Петровым и подписал на эту мокруху.

— Вот с этого места поподробнее. Каким образом проходила… э-э-э-э… «подписка»?

— Ну прикатил он сюда, в Тверь, стало быть, на «бээмвухе» с «шестеркой» за рулем. Понту немерено. Бодуля с Андрюхой еще раньше был знаком, вроде даже они какие-то дела вместе крутили. Но про это я ничего не знаю. Не скажу… В общем, Андрюха был в курсе, что я в ВДВ служил. Что в Чечне был. Что снайперскую подготовку имею. Вот он меня и пригласил в «Плазму», это у нас кабак такой, где познакомил с Бодулей.

— И что? Они прямо вот так, с ходу предложили тебе мокруху?

— Ну не с ходу, конечно. Петров — он вообще быстро окосел и прямо за столиком уснул. А Бодуля издалека начал, да еще и с разными мутными своими подходцами. А я, верите — нет, как-то сразу просек, в чем дело. Говорю ему в лоб: че ты муму гребешь? Че ты крутишь? Ежели надо кого завалить — так и скажи. Я от этой скотской жизни сам скоро на кривую дорожку выйду с кастетом.

— Даже так? И чего Бодуля?

— Сначала малость помялся-позажимался. Что та целка. Не ждал, видно, что я ему сразу да в лоб. А в какой-то момент и говорит: о-о, это, говорит, наш человек. Я, говорит, в человеках понимаю, до дна вижу… А сам-то лысый в сорок лет, на водке да на анаше весь. Из пасти гнилью воняет, как от мертвяка… О-о, говорит, это, говорит, наш человек. Ох, ни хера себе, думаю: НАШ!..

Здесь Саша Мирошников замолчал, задумался, наморщив лоб. Видимо, снова переживал в памяти события того вечера, когда уголовник, алкоголик и наркоман Бодуля назвал его «нашим человеком».

Зеленков и Петрухин терпеливо ждали, благоразумно воздерживаясь от вопросов. Они прекрасно осознавали, что их время еще придет. А сейчас, когда убийца так легко и неожиданно раскрылся, вмешиваться не стоит. Естественный поток речи — самое убедительное доказательство. Неподалеку от них, раскрыв рты, сидели застывшие от изумления, прибалдевшие бойцы… Так что по-настоящему беспристрастной сейчас оставалась только видеокамера, глазевшая на убийцу неподвижным круглым совиным глазом с красным огоньком по центру «зрачка».

Мирошников очнулся, вышел из временного ступора и продолжил:

— В общем, так он и сказал: наш человек. А я ему на это: ваш — не ваш… пустой базар. Есть дело — говори. Нет — я пошел. Аревидерчи, кореша… Но в тот день мне все равно ничего не сказали. А сказали только через три дня: так, мол, и так, есть в Питере серьезный человек, но ему пидорасы кислород перекрывают, деньги вымогают. Даже кликуха у ихнего главного — Людоед. Типа, секешь, Саня? Людоед? И нет ему, хорошему-то человеку, никакой жизни от этого Людоеда. Просит он защиты. И готов за это закатить. Я им в лоб говорю: сколько? Сколько ваш хороший человек бабок мне отшершавит? Они опять помялись-помялись и говорят: десять штук. Нормально, думаю, нормально. А они — на всех, говорят. Я: на кого, говорю, на всех? Ну типа на нас, на троих. Я понял, что это, в натуре, чистая разводка, и сказал: а не пошли бы вы на хрен, кореша?