Заговорщик - Александр Прозоров

— Христиане назвали бы это поклонением Сатане, — пробормотал Андрей. — Но разве мы хотим поклоняться силам зла? Мы хотим лишь заставить их послужить добру. Здравствуй, Чернобог. О малой прошу тебя милости, помоги сломать волю человеческую. Не приворот сотворить, не отсушку, не ломать судьбу, не наводить порчу. Лишь соедини душу воедино! Покажи обломку, что глаза его видят, скажи обломку, что уши его слышат, напомни обломку, что душа его помнит…

Князь обернулся. Чуваши стояли за границами святилища, молча наблюдая за его молитвой. И очнувшийся шаман — среди них.

— Где? — коротко спросил он. Пинетей протиснулся между соплеменниками и опустил трепыхающийся мешок за порог святилища. — Что встали? Огонь разводите. Забыли, как молитвам радоваться?

С мешком он вернулся к идолу, достал жертвенный нож, насчитывающий, похоже, уже немало веков, коснулся клинком лба, губ, груди, склонился перед богом:

— Примешь ли жертву мою, Чернобог?

Идол, естественно, не ответил — но шевеление в мешке внезапно прекратилось. Андрей распутал узел, вытащил кабанчика. Тот обмяк, глаза его затянуло поволокой. Похоже, властелин темных деяний снизошел к его молитве и взял от жертвоприношения что-то свое — то, что делало живое существо живым. Правда, в любом случае свою долю должны были получить и люди, собравшиеся здесь и питавшие святилище своими силами. Князь резко опустил жертвенный нож, собрал на клинок кровь, окропил ею губы идола, схватил тушку, отнес к воротам, пихнул старосте и бегом вернулся обратно.

— Ты дал мне знак, властитель зла. Молю о помощи твоей, Чернобог, в моем чародействе… — Андрей достал бурдючок с кровью комтура, открыл, смочил в ней пальцы. — Создай врата между душами, повелитель мрака, соедини потерянное, верни оторванное, сплавь украденное. Будь здесь человек тот, чью душу принес к твоим ногам… — Окровавленным пальцем Зверев нарисовал в воздухе человеческий силуэт: — Нарекаю плоть утерянную именем творения смертного, при рождении Готардом Кетлером нареченного. Верни душе ее место, могучий Чернобог, открой врата крови, отдай душу душе и плоть плоти!

С легким шипением по следу его пальца пробежала дымка, между князем и истуканом закачался слабый силуэт.

— Отдай душе ее глаза, — торопливо мазнул себя кровью по векам, — отдай душе ее уши, отдай душе ее память…

Палец прикоснулся ко лбу. Андрей затаил дыхание и сделал шаг вперед, в серую пелену. В тот же миг что-то ткнуло его под локоть, зимний холод поверх перчаток полез в рукав.

«Где я?» — не понял он.

— Где я? — произнес вслух незнакомый голос. Не просто произнес — сказал это по-немецки. Но Андрей почему-то понял смысл фразы с той же легкостью, словно она прозвучала по-русски.

«Чужая память, чужие знания и умения», — сообразил он, а рука в черной кожаной перчатке отодвинула занавеску от окна кареты:

— Где мы, Кнут?!

— Сигулда, господин! Через два дня будем в Риге.

— Как мне надоела эта тряска! — откинулся на спинку Андрей. — В Риге возьму хорошего коня и вечером буду в Цесине.

— Ты обещал дать мне отыграться в карты, Готард!

— В другой раз, барон. Поначалу мне надобно до конца исполнить поручение и отчитаться перед магистром.

Андрей сделал шаг назад, облегченно перевел дух:

— Вот и все! Какой пустяк… Послезавтра вечером комтур прибудет в ставку, и я узнаю все подробности. Врата крови открыты. Теперь я могу смотреть его глазами сколько пожелаю, пока в бурдюке останется хоть одна капля.

Князь отступил, склонился перед истуканом:

— Благодарю тебя за милость и помощь твою, Чернобог. Да сохранятся твои силы на вечные времена.

И медленно, опасаясь поворачиваться к богу спиной, отступил к воротам. Здесь снова облегченно вздохнул, прижал жертвенный нож ко лбу, коротко поклонился и двумя руками протянул его шаману.

— Пинетей! Переведи ему: пусть хранит эту ритуальную святыню. Но пусть не забывает, кто из нас хозяин на этой земле.

По лицу хранителя капища пробежала недовольная гримаса, но спорить он не рискнул и склонился перед помещиком.

— Ты темный князь, да? — вдруг спросил мальчишка из толпы. — Ты правитель мертвых, хранитель зла?

Кто-то из взрослых дернул недоросля назад, мужи сомкнулись, пряча дерзкого недоросля за спины.

— Что за бред? Какой темный князь, какое зло? Я стремлюсь к добру и благополучию, как и любой из вас.

— Почему же ты тогда приносишь жертвы злому Вулкану? — не унимался невидимый собеседник.

— Я принес жертву Черному богу потому, — наугад посмотрел в ряды чувашей Зверев, — потому что невозможно создавать добро, не творя зло.

— Мудрено сказываешь, княже, — покачал головой смерд, у которого сын только-только начал выходить на охоту. Андрей даже припомнил его имя: Акрам.

— Чего тут мудреного, Акрам? — пожал плечами Зверев. — Я сохраняю мир и покой в своем княжестве и в нашей России, даю возможность детям не бояться рабского ошейника, а старухам — не трястись за будущее потомков. Разве это не доброе дело? Ради него я убил уже много, много людей, пришедших на Русь с мечом и арканом. Разве есть грех страшнее, деяние более ужасное, нежели убийство? Вот и получается, что, радуя Черного бога многими убийствами, я все-таки служу Белбогу, творю добро. Где ты там, шкет? Хочешь, чтобы твой дом был мирным и счастливым, чтобы твои сестры никогда не стали рабынями, а твоя мать не плакала над разоренным домом? Хочешь приносить добро и радость? Тогда иди ко мне в холопы, я научу тебя убивать.

— Он станет хорошим охотником, княже, — опасливо ответил чуваш. — Будет приносить много подати.

— По русскому обычаю, Акрам, — выдернул из снега бердыш Зверев, — по нашему обычаю, силой в воины никого не берут. Захочет ратной славы, пусть сам приходит. Кстати, кабанчика зажарить кто-нибудь догадался, или про него забыли?

Чуваши дружно повернулись к шаману. Тот переливчато, как-то глубиной горла гыкнул, пристукнул посохом.

— Силамби готовит жертвенную пищу, Андрей Васильевич, — сообщил Пинетей. — Это ее право, невесты всесильного Киреметя.[13]Мы божьих даров никогда не касаемся.

— А вода хотя бы есть? Полей на руки, мне нужно умыться.

— Да, княже… Сейчас, княже… — Акцент старосты опять пропал. Вскоре откуда-то появилась крынка, Пинетей пустил из нее тонкую струйку и спросил: — Коли ты сам колдун, княже, отчего молишься христианскому богу?