Не пропавший без вести - Ю. М. Корольков

Найти Чебона, чтобы подробнее порасспросить о его жизни в тюрьме, не удалось Может быть, он уже умер или куда-то переехал, не оставив своего адреса.

Поиск продолжали немецкие товарищи. Леон Небенцаль обратился с письмом к бывшему тюремному священнику Плетцензее Харальду Пельхау с просьбой сообщить все, что он знает о Мусе Джалиле и его товарищах. В демократической Германии Пельхау был известен как активный антинацист и автор известной книги «Последние часы», в которой вспоминал о последних часах жизни перед казнью многих политических заключенных.

К сожалению, Харальд Пельхау не встречался в тюрьме Плетцензее с узниками-татарами и не мог ничего сказать о них. Но запрос Небенцаля Пельхау отправил бывшим священникам других тюрем. Один из них — священник Юрытко, служивший во время войны в военной тюрьме Шпандау, написал следующее:

«Я помню еще поэта Мусу Джалиля. Я посещал его, как католический священник, приносил ему для чтения книги Гёте и научился ценить его как спокойного благородного человека. Его товарищи по заключению в военной тюрьме Шпандау очень уважали его… Он сидел в камере с одним инженером, имени которого я не помню. Как рассказывал мне Джалиль, он был приговорен к смертной казни за то, что печатал и распространял воззвания, в которых призывал своих земляков не сражаться против русских солдат».

Священник Юрытко рассказал еще, что среди приговоренных к смерти в тюрьме Шпандау находился один итальянец по фамилии Ланфердини — Рениеро Ланфердини, который сидел в одной камере с Мусой Джалилем. Юрытко хорошо помнил, что он приносил Ланфердини «Божественную комедию» Данте на итальянском языке.

Книга «Божественная комедия» сохранилась в библиотеке священника Юрытко. На ее полях обнаружили неясную запись — адрес жены Ланфердини, жившей в Северной Италии в городе Мантуе, и ее имя. Заключенный записал на полях книги, что военный трибунал в Берлине приговорил его к смерти, приговор вынесен 29 мая 1944 года. Эта запись стала источником дальнейших поисков.

В одну из поездок в Германию мне представилась возможность посетить католического священника Юрытко, жившего в Западном Берлине. Наша встреча произошла в его домике, стоявшем на берегу озера. Домик был окружен молодым садом. Мы долго ждали хозяина на берегу Гафеля, он, как нам сказали, ушел куда-то в больницу. Потом пришла пожилая экономка, сообщила, что святой отец вернулся домой и ждет нас. Господин Георг Юрытко встретил нас в дверях своего дома, провел на второй этаж, в рабочую комнату, заставленную множеством богословских книг.

Узнав о цели моего приезда, священник начал вспоминать о своих встречах с поэтом. Он рассказал, что впервые увидел Джалиля летом 1944 года. В камере было двое заключенных — Джалиль и его товарищ. С Джалилем он разговаривал больше, потому что тот лучше знал немецкий язык. Оба заключенных оставляли впечатление умных и образованных людей. Джалиль просил тюремного священника приносить ему книги. Особенно он любил Гёте, и Юрытко как-то принес ему книжку стихов поэта.

— Как тюремный священник, — рассказывал Юрытко, — я мог посещать камеры заключенных-смертников, старался помочь им… Последний раз я видел Джалиля за день до казни. Джалиль тогда передал мне письмо, которое я тайно вынес из тюрьмы, наклеил марку и опустил в почтовый ящик. Письмо было написано по-русски, я и сейчас вижу красивые, ровные строки. Джалиль прочитал и перевел мне письмо. Помню, оно было адресовано товарищу, но предназначалось жене. В письме он прощался с ней. В тот день Джалиль рассказал мне свой последний сон. Ему приснилось, будто он стоит один на большой сцене, а вокруг него все было черно — и стены, и вещи…

О смерти поэта священник узнал на другой день. О предстоящей казни ему ничего не сказали, при казни присутствовал татарский мулла.

Я спросил священника, когда умер Джалиль. Юрытко задумался и ответил:

— Мне кажется, это было поздней осенью 1944 года, скорее всего в октябре. В то время в заключении находился один итальянец по фамилии Ланфердини, который был арестован за то, что кому-то сказал: «Гитлер — это современный Нерон».

Мы заговорили о Ланфердини. Юрытко сказал, итальянец был приговорен к смертной казни, но он имел возможность после суда подать ходатайство о помиловании. Помочь ему мог только адвокат, но у Ланфердини не было денег. Юрытко сам нанял адвоката и заплатил восемьсот марок. Новый суд приговорил Ланфердини к длительному тюремному заключению. После войны он вернулся в Италию.

Беседа подходила к концу. Когда мы прощались, священник поднялся из-за стола и сказал:

— Я уверен в добрых человеческих намерениях Мусы Джалиля и его товарищей. Они были другой религии, но я уверен, что все они сейчас находятся в раю… Да, да, в раю.

В устах католического священника это было высшей оценкой земных деяний Мусы Джалиля и его товарищей.

К тому времени, когда я посетил Георга Юрытко, уже удалось найти Рениеро Ланфердини, хотя после войны он переменил место жительства.

Вернувшись в Италию, Ланфердини записал все, что пережил в фашистской тюрьме. Ссылаясь на свои записи, Рениеро тотчас ответил на вопросы, поставленные перед ним.

«5 июня 1944 года, — сообщил он, — меня поместили в камеру № 53 тюрьмы Шпандау, где находились Муса Джалиль и господин Булатов, которые встретили меня очень радушно. Мы тут же стали добрыми друзьями. Они рассказали мне, что уже много месяцев назад были приговорены к смерти и ждут казни. В ожидании смерти они были спокойны и даже веселы. В то же время я познакомился и с некоторыми другими их товарищами-татарами, тоже занимавшимися пропагандой против нацистов. В этой камере я оставался примерно с месяц. Потом меня перевели в другую камеру, № 153, где я встретил друзей Джалиля и Булатова. Их было двенадцать человек, и все они были приговорены к смерти.

25 августа 1944 года в шесть часов утра немецкая стража распахнула дверь камеры. Жандармы вызвали приговоренных по фамилиям и потребовали, чтобы они вышли. На вопрос «зачем?» им ответили, что стража этого не знает. Но они тотчас поняли, что это значит. Как удары, воспринял я их слова ко мне: «Ты так боялся умереть. Теперь мы идем умирать». Они оставили в камере все свои вещи. В то время как они выходили, я ясно различил в коридоре голос Джалиля и его товарищей, разговаривавших друг с другом. Позже я спросил патера Юрытко, что стало с татарами, моими соседями по камере, и он мне ответил, что все двенадцать были казнены в десять часов того же дня».

Потребовалось еще время, чтобы документально установить печальную дату