«Гроза» против «Барбароссы» - Александр Харников

Из сбивчивого рассказа бородача мы узнали, что он действительно купец суконной сотни из Вологды. Зовут его Ивашка Сорокин, сын Тимофеев. И занимался он заготовкой зерна на Слобожанщине, в окрестностях Чугуева, для дальнейшей отправки его на свою Вологодчину, где оно родится один год из пяти.

Когда внезапно налетели татары, что зимой бывало нечасто, он замешкался, скупая за бесценок не вывезенные остатки пшеницы, и с последним обозом был захвачен татарами. Охрана обоза, приказчики и возчики попытались оказать татарам-людоловам сопротивление, и почти все были перебиты. Уцелел лишь сам купец, его беременная жена Пелагея и двое земляков – помощников. При этом набеге был серьезно ранен сын мурзы, командовавший отрядом, и хан Мурад-Гирей отпустил его домой в Крым вместе с полоном…

Случилось это около месяца назад, а сейчас на дворе стоит двадцать пятое генваря 7188 года от сотворения мира, или пятое февраля 1680 года по нашему григорианскому летоисчислению. С 1674 года идет война с турками и Крымским ханством, в которой Московия и союзные ей Польша с Австрией пока одолевают османов. В 1677–1678 годах в районе Чигирина на правобережной Украине русские нанесли туркам несколько чувствительных поражений, хотя и были вынуждены ввиду явного численного превосходства противника отойти за Днепр.

На московском престоле сейчас сидит старший сын Алексея Михайловича Федор Алексеевич, а царевна Софья, царевич Петр и Иван, а также прочие действующие лица драмы, что должна разразиться через десяток-другой лет, пока что исполняют в государственном театре роли статистов.

Зима 1679–1680 года выдалась малоснежная, и татары отправились в набег. Крымский хан Мурад-Гирей со стотысячным войском по Муравскому шляхту двинулся на Белгород. Хан Мурад-Гирей распустил отдельные татарские отряды – «загоны» – по близлежащим окрестностям. Во время этого похода татары захватили в плен три тысячи четырнадцать человек. В числе их оказался и вологодский купец со своими чадами и домочадцами…

– Ступай, Иван Сорокин, сын Тимофеев, – сказал ему полковник, когда повествование закончилось, – а мы думать будем, что делать с тобой, грешным, и какую пользу ты еще сможешь нам принести.

– Павел Павлович, – сказал наш майор, когда купца увели, – кажется, мы здесь будем кстати.

– Хорошо, майор, – кивнул полковник Одинцов. – А что по этому вопросу думает наш консультант?

– Товарищ майор прав, – сказал я, – нашим надо помочь.

– Хорошо, тогда так и запишем, – ответил полковник и встал из-за стола, – я на пару дней отлучусь, а вы пока продолжите разведку вглубь. Только постарайтесь больше никого сюда не таскать. Хотя я перед отъездом еще раз переговорю с коллегой Кокоринцевой. После получения предварительных данных еще по двум площадкам точность ее предварительных расчетов должна значительно возрасти. На этом всё. Объявляю всем благодарность и, пожалуй, все-таки пару суток отдыха. До моего возвращения. А сейчас, коллеги, все свободны.

27 января 2017 года, 09:15. Санкт-Петербург. Купчино

Павел Павлович Одинцов

Все выше, и выше, и выше… Старенькая девятиэтажка с неработающим лифтом и лестничными площадками, пропахшими запахами кошачьего (и не только кошачьего) туалета. Вот уж не думал, что в славном граде Петра есть такие дома. Как назло, крайне нужный мне профессор Архангельский проживает на последнем этаже. Интересно, он улучшает свою физическую форму, бегая по лестницам туда-сюда, или уединился в своей раковине подобно отшельнику-анахорету? Я бы на его месте точно уединился, сил моих нет. А ведь считал, что нахожусь в превосходной физической форме. Говорят, что царских путей нет в математике, так вот, их нет и в девятиэтажке с поломанным лифтом – могу лично это подтвердить. Если тебе нужен человек, то будь любезен, лезь за ним лично на своих двоих на самый верх.

Среди своих коллег, да и по картотекам нашей конторы, профессор слыл безвредным чудаком, влюбленным в свой семнадцатый век. При этом он не поддерживал разговоров о политике, не подписывал фрондирующих писем и не ходил на марши протеста, а значит, не получал никаких западных грантов и жил, как говорится, на одну зарплату. Кроме того, его любимая эпоха царствования Алексея Михайловича до самого последнего момента не входила в круг государственных стратегических интересов, а значит, и его профессорская зарплата формировалась по остаточному принципу.

Фу, добрался! Выше только технический этаж, сиречь чердак. Лейтенант Соколов, на время прикомандированный ко мне с Литейного, быстро поднялся по лестнице и немного поколдовал с массивным ржавым висячим замком, запирающим лаз наверх. Береженого бог бережет, так что пусть лучше этот ход открывают с помощью болгарки или автогена. Еще трое ребят, включая водителя, ждут нас внизу в минивэне, отпугивая любопытных своими страшными номерами.

Звоним в дверь. Ну и противный же у него звонок, будто кошку в ведре топят. Зато громкий. Если уж страхующий меня сзади Леша Соколов подпрыгнул на месте как ужаленный от неожиданного вопля звонка, то хозяин уж наверняка его услышал.

Открыл нам дверь мужчина, что называется, неопределенного возраста, «от сорока до шестидесяти», и не поймешь, то ли это у него действительно «склон лет», то ли товарищ профессор просто себя запустил. Показываем удостоверения. Профессор предупрежден, поэтому впускает нас в квартиру без лишних вопросов.

Проходим и оглядываемся. Квартира большая, четырехкомнатная, но в ней царит обычный творческий бардак. И никаких признаков женской руки. Ничего, подвернется случай, я его на крестьянке из его любимого семнадцатого века женю, она его научит родину любить. Ладно, шутки в сторону. Леша занял позицию в прихожей на пуфике, а мы с хозяином прошли в кабинет.

– Итак, господин Одинцов, – сказал хозяин, указывая на продавленное кресло, – я вас слушаю. Вчера мне позвонили из института и сказали, что вам нужна моя консультация. Ваше ведомство что, намечает присоединение допетровской Руси к нашему государству?

– Сергей Викентьевич, – сказал я, усевшись в кресло, – допетровскую Русь мы присоединять пока не собираемся. Но организации, которую я представляю, нужна ваша консультация по историческим событиям, происходившим на Руси и поблизости зимой 1679/80 годов. И еще, в организации, которую я представляю, недолюбливают слово «господин». Нам милее старомодное – «товарищ».

– Интересно, господин Одинцов, – кажется, задумавшийся над моим вопросом профессор не обратил внимания на мои последние слова, – тысяча шестьсот восьмидесятый год. Можно сказать, один из последних относительно спокойных годов перед смутой, которая и привела к жуткому и кровавому петровскому царствованию. Ну, что же, давайте посмотрим?!

Профессор Архангельский тем временем подошел к компьютеру и быстро-быстро защелкал клавиатурой.

– Итак, – начал он академическим тоном, – в эти благословенные времена на Москве правил юный царь Федор Алексеевич, второй из сыновей московского царя Алексея Михайловича. Благословенными эти времена являются по сравнению с последующей смутой междуцарствия и правлением царя Петра Алексеевича, когда, несмотря на серьезные территориальные приращения, сделанные путем завоеваний, население Московского царства значительно уменьшилось.