Счастье волков - Александр Афанасьев

– На вид на жительство подавала?

– Нет. Думаю, понимает, что ей не светит.

Комиссар закусил губу… все сходилось пока. Устроил себе отпуск с симпатичной и пока свежей проституткой за недорого. Вломились в квартиру, он открыл огонь. Имел право… у тех двоих ружье, автомат, три пистолета, холодное. Только не вяжутся три трупа – с виду обычный гражданский, а троих наглухо положил.

– У тех троих в морге пальцы откатали?

– Откатали. Это Ибрагим Ахмеди.

Инспектор присвистнул:

– Точно?

– Точнее некуда. Те двое – на них ничего нет, отпечатков в картотеке нет, скорее всего, из беженцев, нелегально тут.

А вот Ибрагим Ахмеди… это та еще птица. Из дурного района, пошел в армию, выгнали – ударил офицера. Собрал банду, якшался с националистами, занимался рэкетом. Прихватить его по-серьезному не удавалось, хитрый гад, с военным опытом. Последнее, что про него слышал комиссар, – Ахмеди, как и многие другие, вербанулся в Сирию, там можно грабить и убивать безнаказанно. Сейчас в сирийской пограничной зоне, незаконно оккупированной турецкой армией, полно таких, навербованных для боев с курдами. Но тут одни стоят других… и одному Аллаху известно, что произойдет, когда подпишут мирное урегулирование и все эти отморозки начнут возвращаться в города – уже со стволами и с боевым опытом. Наверное, Султан хотел, чтобы эти уголовники и курды, давние враги турецкой государственности, поубивали друг друга, но это еще как пойдет…

Интересно, почему Ахмеди возвратился в город? Там полно заработков – от нефти до мародерки. Что ему тут понадобилось?

– По русскому данные из полиции России пришли?

– Пока нет.

– Езжай в больницу, прижми эту Наташу[15]. Пусть расскажет, как было на самом деле. Пригрози из страны выкинуть.

– Может, мне и в самом деле в эмиграцию позвонить?

– Не надо!

…

– Она еще пригодиться может против этого русского. Скажи в больнице, чтобы приглядывали за ней.

– Хорошо, эфенди комиссар.

Комиссар вернулся. Я пока не знаю, что он будет делать, и не могу даже предположить. Правовая система Турции списана с европейских: Гражданский кодекс – это переведенные швейцарский Гражданский и Обязательственный кодекс от 1911 года (с дополнениями, конечно), а Уголовный кодекс списан с французского. Но закон одно – а по факту совсем другое, и Европы тут – совсем немного…

– Какие отношения связывали вас и комиссара Османа Джаддида?

Решил в лоб, значит.

– Он был хорошим покупателем, даже очень хорошим. Очень уважаемый человек и покупал много. Его смерть – большая утрата.

– А вы никогда не спрашивали его, откуда у комиссара полиции такие деньги?

– Никогда. А разве должен был?

– Нет, не должны.

…

– Я подозреваю вас в связях с российской организованной преступностью.

Я пожал плечами.

– Я веду законопослушный образ жизни, у вас нет оснований меня в этом подозревать.

– И у меня есть основания подозревать вас в причастности к коррупции. На этих основаниях я вас задерживаю…

Вечером комиссару позвонил отец, попросил срочно приехать. Назим понимал, о чем пойдет разговор, и не хотел его, но и отказать отцу не мог. Для турка семья – святое.

Он думал, что дома будет Мустафа – он не хотел его видеть и вряд ли бы вынес разговор с ним, но Мустафы не было. Был его отец, уже постаревший, не похожий на того здоровяка, который возил их на Мраморное море, – но все же его отец. Была его мать. Она поставила на стол его любимое кушанье – фаршированные баклажаны и вышла. Женщина не должна вмешиваться в разговор мужчин.

В полном молчании они начали есть баклажаны, и в какой-то момент Назиму показалось, что в доме тоненько звенит комар. Хотя этого не могло быть.

– Ты поссорился с Мустафой, – прервал звон отец.

– Да.

– Но он твой брат.

– Да, он мой брат.

Комар продолжал звенеть.

– Ты не скажешь, что послужило причиной вашей ссоры?

– Спроси у него.

– Мустафа ничего не сказал.

– Значит, и я не буду.

Отец тяжело вздохнул и отложил вилку и нож. Аккуратно положил их по краям тарелки.

– Назим, послушай меня…

…

– Вам, вашему поколению жизнь кажется простой. В то время как она совсем не такова. И нашему поколению это известно лучше. Как ты думаешь, почему ты все еще комиссар?

– Я уже комиссар, отец. Это высокая должность.

– Да, но ты не замечал, что на тебя косятся, тебя избегают. Почему, как ты думаешь?

…

– Когда ты решил стать полицейским, я помог тебе, хотя мы с матерью не этого для тебя хотели…

– Отец…

– Не перебивай, дослушай до конца. Я обрадовался, когда ты поехал в Германию на стажировку. Но я так же обрадовался, когда Мустафа сказал мне, что он истинный мусульманин и имеет связи с очень большими людьми наверху. Он сказал, что может помочь и тебе, если ты этого захочешь. Если ты захочешь быть не просто комиссаром.

– Мне не нужна его помощь.

– Нужна. Ты и сам не понимаешь, как нужна. Когда я начинал в этом городе, я был совсем один. Кто я был такой? За мной не было влиятельных родственников, которые тебя не оставят в беде. У меня не было братьев. У меня никого не было. И я каждый день должен был делать выбор. Тебя пригласили на день рождения – а стоит ли принимать приглашение? Может, этот человек враг и, приняв приглашение, ты и сам попадешь под подозрение? А твой начальник? Может, он тайный коммунист или исламист и его распоряжения преступны. Но ты об этом не знаешь и не узнаешь, пока тебе об этом не скажет следователь.

…

– А вот у тебя есть брат. Родная кровь. Человек, который может тебе помочь. Почему ты не хочешь помириться с ним? Почему ты не хочешь принять его помощь? Если к власти придут сторонники европейского курса, ты поможешь ему. И он с благодарностью примет твою помощь. Почему вы ссоритесь?

Назим смотрел на отца и думал. Его отец был типичным турком, чье взросление пришлось на период диктатуры генерала Кенана Эврена. Восьмидесятые в Турции – это было время, когда надо было держать ухо востро, а язык за зубами. Это было время, когда надо было очень точно выдерживать дозировку. Надо было быть мусульманином, но не слишком. Если ты будешь ходить в мечеть слишком часто, заподозрят, что ты относишься к одной из радикальных мусульманских организаций, и тогда тебя схватит секретная полиция. Но если ты совсем не будешь ходить в мечеть, то кто-то может настучать на тебя, что ты коммунист. И тогда тебя тоже схватит секретная полиция. А стучали многие, потому что даже сейчас с работой плохо, а тогда и подавно было плохо.