Нескончаемые поминки - Полина Охалова

была желторотой дурочкой – ни кожи, ни рожи, и страшно удивлялась: с чего это вдруг завидный кавалер Игорь-Вадим к ней начал явно клеиться. По возвращению в Ленинград он преподнес ей Евангелие XIX века, которое она тут же водрузила на полку в общаге; потом сводил в Сайгон – про андеграундную славу которого, она, девица из провинции, тогда и знать не знала. Но где-то через месяц после картошки, Игорь-Вадим пропал с горизонта, а когда она пару раз столкнулась с ним в универе, даже не поздоровался, скользнул взглядом, как по пустому месту, и исчез раньше, чем она успела допищать свое «здрасти». Задним числом, через много лет, слушая в перестроечные времена рассказы приятелей, о том, как некоторых из них пытались вербовать парни из «конторы», Ксения подумала, что, может, у этого Игоревадима были на нее подобные виды, но, небось, начальники забраковали ее кандидатуру как бесперспективную. Да и то сказать – о чем она могла кого-то «осведомить»: никаких ценных связей и знакомств у нее в то время не было и не предвиделось.

Ок, блондин из сна опознан. Но на кой черт он приперся-то к ней в сон в это время и в этом месте. Товарищ Зигмунд, ау!

Но, может, и без Фрейда обойдемся: явился напрочь забытый Вадимоигорь, чтоб она не спала мордой в подушку – вот и весь секрет. Ксения надела очки и посмотрела на большие настенные часы. 6.30. Она тихонько оделась и вышла на галерею, стараясь не разбудить дочь и внука: пусть еще хотя бы часок поспят.

Спустившись в гостиную, Ксения включила кофе-машину и уселась в кресло в ожидании, когда та извергнет из себя струю ароматного кофе. Вдруг она увидела, как дверь комнаты Валерия открылась и из нее вышла молодая женщина, а следом за ней молодой человек, который поймал девушку за руку, развернул к себе и начал обцеловывать ее лицо с нежностью, которая накрыла облаком все близлежащее пространство и даже Ксению мягким боком своим коснулось. Барышня, притворно уклонялась, но одновременно и подставляла лицо поцелуям, ее волосы потоком струились по спине и отливали каким-то русалочьим мерцанием. Было радостно и даже как-то щекотно смотреть на эту счастливую юную пару.

Стоп! Юноша то тут у нас только один – Васька, А это – Бог мой, это Валерий и, вероятно, пропавшая Лемпи.

«Пусти, Валька, – увидят еще, я побежала, пусти», –женщина разомкнула объятия и побежала вниз по ступенькам. Облако счастья продолжало окружать ее и спланировало вместе с ней в гостиную, накрыв и случайную свидетельницу Ксению каким-то нежно-терпким весенним запахом, как будто огромный букет сирени внесли или ведро ландышей. Лемпи скрылась в своей комнате, а Валерий продолжал стоять на верхней галерее. Ксения плохо могла разглядеть его снизу, из своего угла, но кажется, он стал как-то стройнее и выше. Он подошел к перилам, выбил на них какую-то победную дробь, взмахнул руками, как дирижер, заканчивающий концерт, и скрылся в своей комнате.

Ксения сидела совершенно ошарашенная. Ясно было, что пока они рыскали по дому в поисках убиенной Лемпи, она – судя по всему, совершенно счастливая, наслаждалась жизнью в комнате Валерия.

Какой-то сногсшибательно быстрый роман, да еще в таких трагических декорациях – с покойниками в каждом углу! Впрочем, он же сказал тогда… Как он сказал? «Люба я тебя давно узнал»? или «сразу узнал?» Узнал – то есть знал и раньше…

Да, загадка на загадке. но, слава Богу, здесь у нас уже не триллер, а любовный роман с «шепотом поближе» и то хорошо.

Дверь комнаты Лемпи открылась, и она в форме официантки и маске пошла в направлении кухни. Увидев сидящую в углу в кресле Ксению, Лемпи вздрогнула, наклонила голову и, сказав «Huomenta», зашагала дальше. Ксения встала и окликнула ее: «Люба, подождите!» Женщина, как будто споткнувшись, остановилась, потом медленно повернулась. «Люба, простите, но я видела Вас с Валерием и слышала, как он называет Вас Любой. И Райво уверен, что Вы понимаете по-русски. Да, наверное, и говорите по-русски, ведь так?»

Лемпи помолчала, а потом ответила: «Да, так, я на самом деле понимаю и говорю, я из России переехала в Финляндию пятнадцать лет назад. Я вообще из тверских карел. Из Лихославля, знаете такой город в Тверской области?

Ксения кивнула и предложила Лемпи сесть в кресло напротив – в ногах правды нет! Женщина села и сняла маску.

А Вас как называть Любой или Лемпи? – полюбопытствовала Ксения.

–– Мою бабушку звали Лемпи, это редкое имя. А знаете, что значит по -карельски? Это любовь или, даже лучше страсть, сексапильность что ли по-современному. Меня Любой назвали, но бабушка называла Лемпи. Мы с ней вдвоем жили. Отец исчез, уехал куда-то, когда я совсем маленькая была, а мама в Москве работала, редко приезжала.

–– А с Валерием Вы давно знакомы?

–– Мы в школе с ним вместе учились. она на два класса старше. Дружили. Я «ходила с ним», как тогда у нас говорили, Он у нас был знаменитостью – на барабанах знаете, как колотил? У него прозвище было Ринго Стар. Он знаете, какой хороший был. Только очень невезучий. Ой, а я ведь вот что хотела спросить, – перебила Лемпи (или Люба?) саму себя. – А чем сегодня мы всех кормить будем? То, что мы для поминок привезли, практически съели и выпили. У вас дома есть какие-то запасы?

Ксения собиралась пораспросить про Валерия и его невезучесть, но вопрос, который задала Любовь, звучал довольно серьезно. Она об этом как-то совсем не думала, ей почему-то представлялось, что Райво с Лемпи и дальше будут метать на стол кейтеринговую еду, как скатерть-самобранка. А ведь действительно – и еда, и их служба должны были закончиться еще вчера вечером.

Ксения посмотрела сквозь окно-стену на улицу, в серое предрассветье, где все еще лил дождь и ярился ветер, но вроде уже не так остервенело, как вчера. Может, и связь уже появилась? Она полезла в карман, но мобильника там не было.

–– У вас телефон с собой? – спросила она Лемпи.

Та кивнула.

–– Посмотрите, не появилась ли связь.

Лемпи вытащила из кармана мобильник, понажимала на кнопки. – Нет, пока ничего.

–– Да. Как бы мы тут все ни подохли – с голоду. Ну на пару-то дней круп и консервов наскребем. Мука есть, яйца. Здесь на острове без запаса не проживешь даже в одиночку. Но запасу этого не сказать, чтобы много, если думать, что нас тут девять человек… живых

–– Если есть