Почему хорошие люди совершают плохие поступки. Понимание темных сторон нашей души - Джеймс Холлис

Нам, конечно же, не хотелось бы двигаться по кругу в своей жизни, по крайней мере, на сознательном уровне, однако у нас есть сильная тенденция бессознательно поступать так из-за силы этой архаической истории. Чем глубже она остается погребена в нашей психологической формации Себя и Другого, тем более автономной остается в нашей жизни. И даже пытаясь разжать эту хватку, делая выбор в пользу противоположного, мы все так же определяемся ее требованиями. Всякий раз, оглядываясь на динамику отношений, заданную родительскими комплексами и делая выбор «от противного», оказываешься все больше прикованным к ним. Эвелин, дочь алкоголика, вполне естественно, поспешила выскочить замуж за человека с той же проблемой. Разведясь, она поклялась себе найти полного трезвенника и выйти за него замуж. Ей это удалось, и в целом это оказался неплохой парень, только неспособный удержаться на одной работе. Каково же было ее разочарование, когда она, наконец-то разобравшись в себе, поняла, что проблемой в ее случае был не алкоголь, а попытки найти и окружить заботой «недееспособного Другого». Кто бы мог подумать, что дочь была запрограммирована родительским комплексом таким образом, что стремилась повторить заданную в детстве роль на протяжении своих взрослых отношений?

Однако еще опаснее для настоящего – уклоняться от риска близости в отношениях. Защищая от угрозы болезненного повторения, уклонение отнимает такие дары, как дружба и диалектика близости «двух других», которые обогащают именно потому, что оба остаются глубоко Другими. Как ни парадоксально, терпимость к «инаковости другого» – это наибольший наш вызов, ибо выбор только привычного Другого приковывает нас к разграничивающим ценностям нашего архаического имаго и привязывает к унылому повторению все тех же посланий, отправленных нам судьбою давным-давно.

С другой стороны, нарциссическая программа любой индивидуальной психики будет обладать сильным стремлением накладываться на взаимоотношения ради того, чтобы добиться осуществления своих потребностей даже ценой благополучия другого человека. (Один мой коллега, Олден Джойси, называет это теневым желанием «колонизировать другого».) И чем более повреждена индивидуальная история или слабее индивидуальное чувство Я, тем заметнее эта нарциссическая тенденция, а динамика отношений – более жесткая и контролирующая. Когда мы видим, что отношения зашли непоправимо далеко – скажем, когда парень стреляет в любимую девушку, – мы видим очень слабое Эго, ставшее жертвой архаического сигнала: «Я погибну, если Другой не будет принадлежать мне»[53]. Независимость другого переживается как отступление от бессознательного, нарциссически программируемого «контракта» и, следовательно, запускающего все возможные сигналы тревоги.

В каком из более или менее крупных городов нет социального центра – приюта для женщин, пострадавших от семейного насилия? Данные, говорящие о насилии в семейных отношениях, – это мрачное свидетельство сил архаических образов с их повторяющимися, своекорыстными программами. Муж одной из моих бывших клиенток к своим тридцати пяти годам был женат четыре раза, он не давал ей шагу ступить без своего разрешения и, что совсем не удивительно в таком случае, списывал все свои неконтролируемые эмоциональные срывы на ее провокации. Термин любовь ни в коем случае неприменим для описания подобного рода отношений; скорее, слово страх больше соответствует их тональности. Опорой очень слабому Эго мужа служила как высокая должность, так и возможность срывать злость на запуганной жене. Его способность управляться со своим атавистическим страхом была минимальной, что тем самым не могло не причинять боли другим.

Также нам достается и от воинствующих фундаменталистов, которых довольно много в любом уголке планеты. Неспособные выдержать даже малую толику неопределенности в своей вере, они стремятся утвердиться ценой отказа от открытости и уважительного отношения к убеждениям других людей, отличающимся от их собственных. И это касается не только террористов-смертников. Это относится и к тем, кто упорно лезет во всевозможные школьные советы и комитеты, рекомендующие школьные учебники для своего штата. Архаический страх неоднозначности заставляет их отвергать открытия ученых и исследователей, которые были накоплены за последнюю тысячу лет, предпочитая им упрощенную, архаическую картину мира своей племенной истории. Как ни печально, этих уважаемых граждан фактически невозможно склонить к подлинному диалогу, не говоря уже о проработке теневого вопроса страха, ибо кому захочется всерьез изучать то, что его пугает? Здесь просто нужно отдавать себе отчет в том, что их страх ущемляет всех нас от имени «религии», а затем переизбрать их, чтобы такие люди никогда не оказывались на руководящих постах.

Во всех подобных неспокойных отношениях, будь то брак или сумятица политического противостояния, неисследованный ребенок внутри нас испуган, истощен и рефлективно направляет свои взрослые силы на обслуживание инфантильной программы. Такой ребенок есть в каждом нас, и мы в своем большинстве без особого, впрочем, успеха пытаемся сдержать настойчивую программу этого ребенка из уважения и привязанности к другому человеку. Но не бывает отношений, целиком свободных от таких спорадических всплесков нарциссического личного интереса. Никто из нас не достиг такой стадии индивидуации, в буквальном смысле слова «буддовости», чтобы превзойти свои архаические потребности. Следовательно, Тень нарциссизма вкрадывается во все отношения, даже в самые совершенные, и составляет этическую задачу отношений, а именно «до какой степени я могу подлинно любить Другого, чтобы не позволять моим запросам доминировать в наших отношениях?». Мы раз за разом требуем от наших партнеров того, чего сами не научились давать или находить для себя. Становясь взрослей, мы все более и более понимаем, что задача обеспечивать свои потребности находится под нашей ответственностью, а не Другого, как бы ни хотелось переложить эту задачу на его плечи. И чем мы способнее взяться за это предприятие, тем легче получается жить с неоднозначностью – и как индивидуумам, и как обществу, – тем свободнее и более достойными называться любовью становятся наши отношения.

Но много ли их, таких отношений, что управляются принципом любви, заботы об инаковости другого? Как много отношений подрывается реактивацией архаического имаго Себя и Другого? Как много истощается, притом не из-за постоянного расширения и взаимной поддержки партнеров, но на ухабах привычки, страха перемен, отсутствия позволения идти своим собственным путем и отказа соглашаться с требованиями собственной ответственности? Как психотерапевту мне не раз приходилось стоять перед одной болезненной дилеммой. Получив приглашение помочь людям разобраться с взаимоотношениями и имея нравственную необходимость поддержать их, я в то же время порой сознаю, что отношения эти зиждутся на незрелости обоих сторон. Если эта незрелость может быть открыта сознанию, принята ответственность за нее, тогда есть отчетливая надежда для эволюции отношений в сторону более удовлетворяющей и развивающей программы. К сожалению, тот из двоих, кто менее развит или менее зрел, часто не желает принимать участие в таком проекте или не способен на это. Он будет настойчиво возвращать отношения обратно к их менее зрелой стадии и упорствовать в этом застойном состоянии, которое служит безопасности, но никак не росту, и уж тем более не может претендовать на то, чтобы называться любовью. Ирония в том, что любовь становится, как это ни смешно, теневой задачей для нас всех, когда она: 1) просит от нас большего, чем то, что мы считаем привычным; 2) просит нас пересмотреть собственные комплексы и регрессивные имаго; 3) просит большей щедрости духовной, чем мы привыкли проявлять.