Пролейтесь, слезы... - Филип Киндред Дик

– Что-то у них не сложилось. В один прекрасный момент Тавернер оказывается в городе без единого документа. Потом Кэти Нельсон снабжает его подделками. Как такое могло случиться? Они же едва не завалили всю операцию. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Иначе мы бы о них не узнали.

– Простите? – Бакмэн сделал музыку чуть тише.

– Если бы они не совершили подобных ошибок, мы бы никогда о них не узнали. Они остались бы для нас метафизической субстанцией. Мы бы даже не подозревали об их существовании. За счет подобных промахов мы и существуем. Не надо ломать голову над тем, почему они так сделали. Надо просто порадоваться, что так произошло.

Я и радуюсь, подумал про себя Бакмэн и наклонился, чтобы набрать номер Мак-Налти. Никто не ответил. Очевидно, он еще не доехал до работы. Бакмэн посмотрел на часы. Еще минут пятнадцать.

Он позвонил в центральную дежурную часть.

– Доложите, как проходит операция в районе Фаерфлэш в Лас-Вегасе, – потребовал Бакмэн. – По задержанию Джейсона Тавернера.

– Я соединю вас с ответственным за операцию капитаном, – ответил оператор. Было слышно, как он переключает каналы, потом на экране появился человек в форме. Вид у него был идиотически безмятежный.

– Слушаю вас, генерал Бакмэн.

– Вы задержали Джейсона Тавернера?

– Пока нет, сэр. Мы прочесали тридцать домов в районе…

– Как только задержите, – перебил Бакмэн, – сразу же звоните мне.

Он продиктовал идиоту прямой номер и отключился, чувствуя себя побежденным.

– Такие вещи сразу не делаются, – попытался успокоить его Герб.

– Так же, как и хорошее пиво, – заметил Бакмэн, рассеянно глядя перед собой. Мозг его продолжал работать, хотя и безрезультатно.

– С точки зрения Юнга, – произнес Герб, – вы являетесь интуитивной, рефлектирующей личностью. При этом интуиция составляет вашу главную силу.

– Ерунда. – Бакмэн поморщился и сунул в уничтожитель исписанную неровным почерком Мак-Налти страницу.

– Вы читали Юнга?

– Естественно. Мы его проходили, когда я учился в Беркли на отделении полицейской психологии. Так что я знаю все, что знаете вы, и очень много другого. – Генерал уловил нотки недовольства в своем голосе и расстроился еще больше. – Думаю, они работают, как мусорщики. Гремят крышками и кричат друг на друга.

Тавернер услышит их задолго до того, как они подойдут к его квартире.

– Вы надеетесь задержать вместе с Тавернером еще кого-нибудь? Его шефа или руководителя?

– Вряд ли серьезные люди станут сейчас с ним связываться. Слишком опасно. С его-то фальшивыми удостоверениями. С полицией, которая идет по следу. Нет, вряд ли рядом с ним есть кто-нибудь. Только он сам.

– Готов с вами поспорить, – сказал Герб.

– Согласен.

– Ставлю пять золотых двадцаток, что, задержав Тавернера, мы ничего не получим.

Бакмэн вздрогнул и выпрямился. Это напомнило его собственный интуитивный стиль: ни фактов, ни данных, одно предчувствие.

– Слушайте внимательно, – сказал он, достал бумажник и пересчитал деньги. – Я ставлю тысячу бумажных долларов на то, что, взяв Тавернера, мы выйдем на чрезвычайно важное направление. Такими серьезными делами мы еще не занимались.

– Я не могу спорить на такую сумму, – покачал головой Герб.

– Думаете, я прав?

Зазвонил телефон. Бакмэн поднял трубку. На экране появилось глупое лицо капитана из Лас-Вегаса.

– Наши терморадары зафиксировали мужчину, рост и вес которого совпадают с данными Тавернера. Он находится в одной из непроверенных квартир. Мы его окружаем. По возможности стараемся освободить все прилегающие квартиры.

– Не убивайте его, – распорядился Бакмэн.

– Ни в коем случае, мистер Бакмэн.

– И не отключайтесь. Я хочу видеть, как все происходит.

– Слушаюсь, сэр.

Обернувшись к Гербу Мэйму, Бакмэн сказал:

– Они его уже взяли. – От удовольствия он даже рассмеялся.

Когда Джейсон Тавернер вернулся за одеждой, Руфь Раэ сидела в полутьме на помятой, еще теплой постели и курила сигарету. В окна просачивался сумеречный, серый свет. Нервно светился уголек сигареты.

– Никотин тебя убьет. Не зря продают одну пачку на человека в неделю.

– Пошел ты… – процедила Руфь.

– Ты все равно покупаешь сигареты на черном рынке, – продолжал Джейсон. Однажды она купила при нем целый блок. Даже при его доходах цена произвела на него впечатление. Но ей было все равно.

– Покупаю, – с вызовом кивнула Руфь, загасив еще длинную сигарету в пепельнице.

– Ты не экономна, – заметил Джейсон.

– Ты любил Монику Бафф? – спросила Руфь.

– Конечно.

– Не понимаю, как ты мог ее любить.

– Есть разные виды любви, – сказал Джейсон.

– У Эмили Фассельман был кролик, – сказала она и посмотрела на Джейсона. – Так звали одну мою знакомую. Она была замужем, имела троих детей, а потом завела себе крупного серого бельгийского кролика. Первый месяц кролик боялся выбираться из клетки. Это был самец, насколько мы могли предположить. Через месяц он стал вылезать и бегать по гостиной. Через два месяца он научился прыгать по лестнице, скрестись в дверь Эмили и будить ее по утрам. Он начал играть с кошками. И тут начались проблемы, потому что кролик не так сообразителен, как кошка.

– У кроликов меньше мозг, – заметил Джейсон.

– Намного, – кивнула Руфь. – Как бы то ни было, он обожал кошек и во всем пытался им подражать. Даже залезал к ним в коробку. Из пучков собственной шерсти он построил гнездо за диваном, чтобы там играли котята. Но котята туда не хотели. Конец всему наступил, когда кролик решил поиграть в догонялки с немецкой овчаркой, которую привела в дом очередная гостья. Кролик привык играть в эту игру с кошками, Эмили Фассельман и ее детьми. Игра заключалась в том, что он прятался за диваном, потом выскакивал и носился кругами, при этом все пытались его схватить, но никто не мог, после чего он снова прятался за диваном, где его никто не должен был трогать. Собака правил игры не знала и, когда кролик забежал за диван, кинулась следом и вцепилась ему в задницу. Эмили удалось разжать челюсти и выставить собаку из дома, однако кролик изрядно пострадал. Он поправился, но с тех пор так боялся собак, что забивался в угол, даже когда видел собаку в окно. А место, куда его укусила собака, он все время прятал, потому что шерсть там не росла, и кролик ужасно этого стеснялся. Но самым трогательным в кролике были его попытки преодолеть границы собственной… как бы это назвать… физиологии. Он пытался стать более продвинутой особью, такой, как кот. Все время проводил с кошками и пытался играть с ними на равных. Вот, собственно говоря, и все. Котята не хотели жить в построенной им норке, собака не приняла правил игры и покусала его. После этого случая он прожил еще несколько лет. Но кто бы мог подумать, что кролик способен стать такой сложной личностью? Когда кто-нибудь сидел на диване, а кролик хотел там улечься, он принимался пихать этого человека и, если тот не вставал, кусал его. Стремления и неудачи кролика достойны внимания. Он всю свою жизнь пытался добиться намеченной цели. Безуспешно. Однако кролик этого не знал. А может, и знал, но все равно пытался. Думаю, он все-таки ничего не понимал. Просто ему так хотелось.