Пролейтесь, слезы... - Филип Киндред Дик

– Я тоже его ненавижу, – заметил полицейский. Он закрыл ключом дверь между отсеками и сбросил ключ в передний отсек через специальную щель. – Только с этим ничего не поделаешь. Приходится мириться.

– Они, наверное, роются сейчас в моей квартире. Все переворачивают, ломают.

– Естественно, – кивнул Джейсон. У него начала болеть голова, подкатила тошнота. Он очень устал. – К кому нас доставят? К Мак-Налти?

– Вряд ли, – равнодушно ответил полицейский. – Вами заинтересовались в верхах. По слухам, вас хочет допросить сам генерал Феликс Бакмэн. Я сижу с вами как свидетель возрождения Иеговы, который в этот самый час творит новые небеса и новую землю, а все, что было раньше, не придет больше ни в сердце, ни в голову. Исайя, 5:13, 17.

– Полицейский генерал? – оторопел Джейсон.

– Говорят, – пожал плечами свихнувшийся на религии молодой полицейский. – Не знаю, что вы там натворили, но сделали вы все правильно.

Руфь Раэ тихо плакала в темноте.

– Плоть человека, как трава, – продолжал сумасшедший. – Вернее даже, как водоросль. Мы рождены детьми, и нам даровано прозрение…

– У тебя есть покурить? – перебил его Джейсон.

– Нет, кончились. – Ненормальный постучал по металлической перегородке. – Эй, Рольф, дай покурить нашему брату.

– Держите. – Волосатая рука протянула смятую пачку «Голдис».

– Благодарю, – сказал Джейсон. – Хочешь? – спросил он, повернувшись к Руфь.

– Я хочу видеть Боба, – захныкала она. – Своего мужа.

Джейсон закурил и погрузился в молчание.

– Не отчаивайтесь, – произнес из темноты полицейский.

– Почему я не должен отчаиваться? – спросил Джейсон.

– В исправительных лагерях не так уж и плохо. Когда мы проходили курс начальной подготовки, нас возили в такой лагерь. Там есть душ, кровати с матрасами. Разрешают играть в волейбол, можно заниматься разными хобби, мастерить что-нибудь. Свечки делать. Вручную. Родные вправе передавать вам посылки, а раз в месяц разрешают свидание с родственниками или друзьями. Можно посещать церковь по своему выбору, – добавил он.

– Для меня церковь по выбору, – саркастически заметил Джейсон, – это свободный, открытый мир.

После этих слов в машине воцарилось молчание, нарушаемое лишь ревом двигателя и всхлипываниями Руфь Раэ.

Спустя двадцать минут полицейский фургон опустился на крышу полицейской академии Лос-Анджелеса.

Джейсон Тавернер с трудом вылез из аппарата, устало огляделся и вдохнул пропитанный туманом грязный желтый воздух самого большого города Северной Америки. Потом он повернулся, чтобы подать руку Руфь Раэ, но свихнувшийся на религии полицейский уже помог ей спуститься.

Их окружили полицейские из Лос-Анджелеса. Джейсону они показались расслабленными, любопытными и веселыми. Он не заметил в них ни злобы, ни угрозы. Когда ты у них в руках, они добрые, подумал он. Зато, когда тебя ловят, они бывают жестокими и беспощадными. Потому что ты можешь убежать. А сейчас такой возможности нет.

– Он пытался совершить самоубийство? – спросил ненормального сержант из Лос-Анджелеса.

– Нет, сэр.

– Ладно, – сказал полицейский из Лос-Анджелеса, обращаясь к наряду из Лас-Вегаса. – С этой минуты за задержанных отвечаем мы.

Доставившие Джейсона полицейские забрались в фургон. Спустя мгновение тот взмыл в небо и развернулся в сторону Невады.

– Сюда. – Сержант резко махнул рукой в сторону трубы лифта.

Полицейские Лос-Анджелеса показались Джейсону несколько крупнее, жестче и старше своих коллег из Лас-Вегаса. А может, у него разыгралось воображение оттого, что он начал бояться.

Интересно, как надо разговаривать с полицейским генералом? – подумал Джейсон. Особенно когда все твои теории и объяснения никуда не годятся, ты ничего не знаешь, ни во что не веришь, а все остальное и вовсе запутано… Да ну его к черту, решил он и заскользил в невесомости по трубе лифта рядом с Руфь Раэ и охраной. На четырнадцатом этаже они вышли.

* * *

Перед ними стоял человек в очках без оправы, с переброшенным через руку пальто, в остроносых кожаных туфлях и, отметил Джейсон, с двумя золотыми коронками. Лет пятидесяти, высокий, седовласый, прямой, с доброжелательным аристократическим лицом. На полицейского он совсем не походил.

– Вы Джейсон Тавернер? – спросил человек и протянул руку. Джейсон механически ответил на рукопожатие. Повернувшись к Руфь, человек сказал:

– Вы можете спуститься вниз. Я допрошу вас позже. Сейчас я хочу поговорить с мистером Тавернером.

Полицейские увели Руфь. Она продолжала причитать и жаловаться. Джейсон и полицейский генерал остались вдвоем.

– Меня зовут Феликс Бакмэн. Пройдемте в кабинет.

Огромная серо-голубая комната поразила Джейсона. Он и не подозревал, что в полиции может быть такое. Он вообще не думал, что подобный дизайн возможен.

Спустя мгновение Джейсон погрузился в роскошное кожаное кресло. Бакмэн не стал садиться за огромный до нелепости дубовый стол, а прошел к шкафу и повесил пальто на вешалку.

– Я собирался встретить вас на крыше, – сказал он, – но в это время задувает ветер Сантана. Боюсь застудить носоглотку. – Генерал обернулся к Джейсону. – А вы отличаетесь от своей четырехмерной фотографии. Отличия всегда проявляются, когда видишь человека живьем. И это поражает. Во всяком случае, меня. Вы ведь шестой, не так ли?

Встрепенувшись, Джейсон приподнялся с кресла.

– Вы тоже шестой, генерал?

Генерал обнажил в улыбке золотые коронки – дорогой анахронизм – и поднял вверх семь пальцев.

За свою полицейскую карьеру генералу не раз приходилось прибегать к этому жесту. А точнее, четыре раза, при каждой встрече с шестым. И все шестые ему поверили. Генерала это удивляло. Являясь результатом секретного генетического эксперимента, шестые проявляли необычайную доверчивость, когда им намекали, что существуют другие проекты, столь же засекреченные, как они сами.

Бакмэн не хотел оставаться для шестых одним из «обычных». При таком невыгодном положении ему было трудно с ними общаться. Поэтому генерал и пускался на ухищрение. Таким образом, его отношения с шестыми принимали обратную форму. И это позволяло ему справляться с абсолютно неуправляемыми в других условиях людьми.

Изначальное психологическое превосходство шестого сводилось на нет элементарной выдумкой. И это чрезвычайно нравилось генералу.

Однажды в период расслабления он сказал Элис:

– Я могу переиграть шестого в течение десяти, максимум пятнадцати минут. Но потом… – Он махнул рукой и скомкал добытую на черном рынке сигаретную пачку с двумя сигаретами. – Потом их поле берет верх. Мне нужен рычаг, при помощи которого я бы мог вскрывать их чертово сознание.