Марсиане - Ким Стэнли Робинсон

– Тогда значит, что если Гитлер никого не убивал лично…

– То он не виноват так, как люди в лагерях, которые нажимали на курки и пускали газ! Вот именно! Сам он был просто сбрендившим ублюдком, а убийцами – они. И убийства – дело их рук, а не его. Если ты скажешь, что думаешь иначе, то меня это огорчит. Но в случае с Никосией, видишь ли, все запутано. В ту ночь многие дрались. Арабы друг с другом, арабы со швейцарцами, строительные бригады с кем-то другим. Люди говорят: «О, да это Фрэнк Чалмерс все начал, и все мятежи послужили прикрытием для заговора против Джона Буна»… Ну сколько можно! Они хотят все упростить, чтобы история сама сложилась, понимаешь? Сваливают вину на одного человека, потому что так получается складная история. А они понимают только складные истории. Потому что тогда виноватым останется только один, а не все, кто дрался в ту ночь.

Она кивнула, внезапно воодушевившись.

– Верно. То есть… я хочу сказать… мы тоже там были. И мы тоже в этом участвовали.

Он кивнул, снова скривив лицо. Затем подошел к ней и сел на диван рядом, обхватил голову ладонями.

– Я тоже об этом думаю, – пробормотал он, вперив глаза в пол. – Иногда. Я, как обычно, бродил по городу, хорошо проводил время. Еще думал: как на карнавале дома, в Тринидаде. Играла музыка, все танцевали и носили маски. У меня самого была красная – маска чудовища, – и я мог бродить где захочется. Я видел Джона, видел Фрэнка. Видел, как ты разговаривала с Фрэнком в том парке – ты была в белой маске, выглядела такой красивой. Видел Сакса в медине. А Джон гулял, как обычно. Я… если бы я только знал, что ему грозит, ох… То есть я тогда понятия не имел, что на него кто-то собирается напасть. Если бы я только знал, то, может, сумел бы отвести его в сторону и сказать, чтобы выбирался оттуда. Я сам впервые представился ему на той вечеринке на Олимпе лишь незадолго до этого. Он был рад меня видеть. Разузнал о Хироко и Касэе. Думаю, он бы меня послушал. Но я не знал.

Майя положила руку ему на бедро.

– Никто не знал.

– Да.

– Кроме, может быть, Фрэнка, – сказала она.

Десмонд вздохнул.

– Может быть. А может, и нет. Но если знал, то это плохо, конечно. Но, насколько я его себе представляю, он бы как-нибудь заплатил за это позже, мысленно, в своей душе. Ведь они двое были близки. Это все равно что убить собственного брата. Люди всегда мысленно платят за что-то, я в это верю. Так что… – Он с досадой качнул головой и пристально посмотрел на нее. – Теперь-то что об этом беспокоиться, Майя? Их обоих больше нет.

– Да.

– Их нет, а мы здесь. – Он обвел вокруг рукой, захватив то ли Мишеля, то ли сразу всю Одессу. – Значение имеют только те, кто жив. Главное – это жизнь.

– Да, главное – жизнь.

Он нетвердо поднялся и побрел в кабинет.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Она отложила книгу на пол и легла спать.

В последующие годы она редко вспоминала о Фрэнке. С ним было покончено – он затерялся в суматохе времен. Годы текли, будто вода в русле реки. Майя представляла земные жизни земными реками – быстрыми и бурными у истоков в горах, сильными и полными в прериях и медленными и излучистыми у моря. На Марсе же их жизни напоминали резкие, беспорядочные потоки, которые только сейчас сами прокладывали себе путь – спадая с уступов, исчезая в рытвинах, скапливаясь до неожиданных высот где-нибудь в отдалении.

Так она пережила напряженные времена второй революции, вкусив ее наравне со всеми, а потом слетала на Землю. Вспоминать молодость для нее было все равно что думать о своей предыдущей инкарнации. Она работала с Ниргалом и землянами, посетила Мишеля в Провансе и вернулась на Марс, понимая теперь их обоих лучше, чем когда-либо прежде. Поселилась с Мишелем в Сабиси и стала помогать Наде наладить работу правительства – когда ей удавалось этим заниматься, не попадая под надзор Нади. Она знала, как та на нее посмотрит, если заметит, что она вмешивается напрямую. И она продолжала жить в Сабиси, жизнь понемногу успокоилась – или, по крайней мере, стала развиваться более предсказуемым образом: Мишель имел практику и немного подрабатывал в университете, Майя участвовала в проекте водоснабжения Тирренского массива, периодически давая уроки в городских школах. Десмонда она видела редко и мало вспоминала – они с Мишелем теперь видели старых друзей куда реже, чем прежде. Их круг общения состоял в основном из коллег и соседей – то есть был новым, как и все во втором Сабиси. Они жили в квартире на третьем этаже большого многоквартирного дома с красивым парком во внутреннем дворике. Когда вечера выдавались достаточно теплыми, они часто выходили ужинать к столикам во дворе и общались с соседями, играли в игры, читали, рукодельничали. У них была настоящая община, и иногда Майя обводила окружающих взглядом и думала, что они живут в такой исторической реальности, которая никогда и нигде не будет зафиксирована. Хорошее, крепкое товарищество, где каждый занимается своим делом и будто участвует в каком-то общем проекте, в котором каждая отдельная семья служит частью чего-то большого, что не так-то просто описать. Так проносились целые десятилетия, и призраки ее прошлых инкарнаций являлись к ней совсем редко. Как и старые друзья.

Уже много лет спустя, когда Майю начинали беспокоить длительные дежавю и прочие «умственные события», как называл их Мишель, однажды ночью зашел Десмонд – было поздно, после временного сброса, когда никто больше и не вздумал бы прийти в гости.

Мишель к тому времени спал, Майя еще читала. Она обняла Десмонда и, отведя его на кухню, усадила и поставила воду на плиту, чтобы приготовить чай. Когда они обнимались, она почувствовала, что он дрожит.

– В чем дело? – спросила она.

– О, Майя… – Он попытался уйти от ответа.

– Рассказывай!

Он пожал плечами.

– Я заходил к Саксу в Да Винчи, и у него был Ниргал. Его бассейн занесло пылью, ты слышала?

– Да. Очень жаль.

– Ага. Так вот, в общем, они заговорили о Хироко. Как будто она еще жива. Сакс даже говорил, что видел ее однажды, когда попал в бурю. А я… я так рассердился, Майя! Хотелось их поубивать!

– Почему? – спросила она.

– Потому что она мертва. Потому что она мертва, а они отказываются это принять. Только из-за того, что не видели тела. Вот и придумывают теперь эти истории.

– Ну не только же они.

– Нет. Но они верят в это – просто потому, что им хочется. Как будто от того, что ты веришь, это станет правдой.

– А разве нет? – спросила она, наливая воду в чашки.

– Нет. Не станет. Она мертва. Как и все фермеры. Их убили.

И опустив голову на кухонный стол, он заплакал.

Удивленная, Майя подсела к нему, положила руку ему на спину. Он снова дрожал, но уже как-то по-другому. Вытянувшись, она придвинула свою чашку, стоявшую на другом краю стола. Его содрогающееся тело понемногу успокоилось.