Марсиане - Ким Стэнли Робинсон

Однажды рано утром я шел по этой симпатичной дороге в дождь, и было еще темно, так что я видел лишь на несколько метров перед собой. Ко времени, когда я добрался до этого участка пути, трещина превратилась в русло ручья. Белая вода стекала по ней со ступеньки на ступеньку, будто по рыбоподъемной лестнице, какие бывают на плотинах. И этот шум, с которым она двигалась по гранитному склону в окружающей мгле, порождал ощущение нереальности происходящего.

Подниматься по лестнице означало промочить обувь – ведь с каждым шагом мне приходилось погружаться в воду по щиколотку, а то и по колено. Здесь, в дикой местности, это могло доставить неприятности. Но я знал, что окажусь дома спустя двадцать минут после этого подъема, а там уже будет душ и я смогу поставить ботинки у огня – им это скорее всего навредит, ну и что? Зато прогуляюсь по этой лестнице с водопадом. Шаг за шагом, бульк, бульк, белая вода, ее журчание, дождь и ветер. Каждый шаг я делал осторожно, держась руками за гранитные стенки. Красивый подъем – вряд ли мне когда-нибудь удастся такой повторить.

Но на вершине лестницы дорога обрывалась. Дорр по какой-то причине так и не соединил ее с другими, поэтому она заканчивалась сразу на вершине гранитного выступа – всего лишь на середине подъема по стене кратера. И чтобы добраться оттуда до ближайшей лестницы Дорра, нужно было перейти по наклонному уступу, заросшему березами и заваленному старыми стволами. А сейчас вдобавок – промокшему и затянутому легким туманом.

И я побрел туда, испытывая удовольствие от своей новой трудности. Здесь все дороги-призраки сходились в одну, думал я, пока искал знак. Но когда я его не нашел, это не слишком меня обеспокоило. Тропы появляются и исчезают в зависимости от того, насколько они вам нужны. Где есть много путей, люди расходятся в разных направлениях и сама тропа постепенно исчезает. Она вам не нужна. Когда путь становится трудным, тропа появляется вновь – ведь путей остается совсем чуть-чуть и люди находят их все чаще. Такое случается тут и там, где бы вы ни ходили. Большинство троп никем не задумывались, но были тем не менее проложены множеством людей, ходивших по ним в разное время, – каждый пытался преодолеть склон как мог, но в итоге они зачастую приходили к одним и тем же решениям. Поэтому, когда я терял тропу, а потом находил вновь, всегда радовался тому, что рассуждал так же, как и те, кто ходил здесь до меня. Я будто бы говорил: «О, вот он, этот гений природы, который сидит внутри всех нас». Так это было мило.

Любопытства ради я направился по этому влажному уступу – во мне заиграл азарт. Я знал, что рано или поздно наткнусь на соседнюю тропу Дорра.

Вскоре я увидел на дереве впереди прямоугольную серую отметку – такую же, как находил в предыдущую свою утреннюю прогулку. Поначалу я счел это подтверждением своего предположения, но затем понял, что на соседних деревьях тоже стояли такие отметки – более того, они были на всех деревьях, что росли вокруг. До меня дошло, что та мокрая тропа, которую я обнаружил на другой стороне кратера, очевидно, оказалась лишь плодом моего воображения – на самом деле ее там не было.

И все же она существовала – я готов был в этом поклясться! Что-то да было. Поэтому мне и кажется, что, когда дело касается истории, нельзя вот так просто отделаться от телеологии. Да сама местность будто бы требует проложить тропу! Навязывает нам лучший путь. И может быть так, что пейзаж с присутствием следов человека, а то и континуум, в котором течет время, имеет невидимые уклоны и преграды, которые влияют на наш курс. Конечно, у нас все равно остается выбор, но нам так или иначе придется преодолеть некоторый участок местности. Поэтому я и полагаю, что мы каждый день мысленно видим тропы, которых на самом деле нет. Когда путь становится трудным, мы сплачиваемся и идем вместе. А тропы возникают из ниоткуда.

Позднее я узнал, что существует искусственно выведенный лишайник, который так и называется: «серая отметка». Не сомневаюсь, его изобретатель считал это очень забавным.

Но при таком дожде, как в тот день, это было неважно. Довольно скоро я набрел на следующий каменный шедевр Дорра – тот еще не убрали с карт, и он использовался так часто, что аж поблескивал под неглубоким слоем воды.

Но затем тропа снова обернулась спуском – теперь в сторону города – и, опять же, превратилась в водопад. Я выбрался на участок, где стена кратера образовывала выпуклую чашу, нависшую над глубоким вырезом рядом с очередным выступом. В этом месте тропа продолжалась по длинным ступенькам в углублении между выступом и стеной. Но сейчас в этом углублении бурлил водопад – или скорее несколько водопадов, обволакивающих всю стену и стекающих быстрыми потоками, грохоча между скал, которые, если проходить между ними, достигали человеку до груди или до пояса. И, чтобы продолжить свой путь, мне нужно было спуститься по этому течению.

Каждый шаг я делал осторожно, держась за камни или ветки, что тянулись по обе стороны от меня. Вода была мне сначала по колено, потом по щиколотку. Я чувствовал, как она бьет меня сзади по ногам.

Потом дождь усилился, и по стене кратера хлынул настоящий водопад. После этого дождь сменился градом – и сверху на меня посыпались куски льда. Я ухватился обеими руками за скалу, что тянулась вдоль тропы, и наклонил голову, наблюдая, как вокруг меня поднимается пена, доходя мне до груди. На мгновение я испугался, что вода на этом не остановится и унесет меня, сбив с ног, либо затопит прямо на месте. Но вскоре уровень воды немного спал, и мне удалось перейти поток вброд. Окруженный гремящей водой, я пробрался по противоположной стороне углубления, то и дело цепляясь за мокрые березы и смеясь во весь голос. В эти минуты я чувствовал себя свободным, как никогда в жизни.

Ночной Берроуз был прекрасен. Шатер становился невидимым, и казалось, город жил прямо под звездами. А звезды будто бы обрушивались на него, вырисовывая очертания девяти столовых гор, и, гуляя по улицам, легко было представить, как плывешь на одном из множества роскошных лайнеров. Точно как тем вечером в детстве, когда во внешней гавани Порт-оф-Спейна [17] вдруг появилось четыре огромных белых корабля, и каждый словно являл собой сверкающий и искрящийся мир. Казалось, в их гавани на якорь встали целые галактики.

Уличные кафе, что располагались рядком вдоль канала, работали допоздна, и почти каждую ночь отражения звезд рябили от бултыханий какого-нибудь пьяного гуляки или просто случайного прохожего. Многие из таких вечеров Койот проводил сидя на траве перед греческим рестораном в конце двойного ряда колонн Барейса. Когда люди не плескались в канале, Койот швырял в него камешки, и звезды танцевали у него под ногами. Люди спускались и садились на траву рядом, докладывали ему, обсуждали дальнейшие планы, уходили по своим делам. Но в последнее время становилось как-то теснее. Вести шпионскую сеть в столице Переходной администрации ООН уже было не так просто. Но здесь оставались еще тысячи почти нигде не зарегистрированных строителей, которые раскапывали девять столовых гор, превращая их в гигантские здания. И пока ты мог выдавать себя за рабочего, никому не было до тебя дела. Так Койот работал днем (не всегда – он не был надежным работником) и гулял по ночам, как и тысячи других, – а заодно собирал информацию для подполья, получая ее из узкого круга старых друзей и нескольких новых. Круг этот включал Майю и Мишеля, которые отсиживались в квартире над студией танцев. Они делились информацией с Койотом и находили ей применение, но сами оставались вне поля зрения – потому что уже были включены в растущий список разыскиваемых ПА ООН. А после того, что случилось с Саксом, а затем с Сабиси, было очевидно, что им было лучше не попадаться.