Толмач - Родриго Кортес

Понятно ведь, что только совсем уже больное воображение могло родить идею тайно продвинуть русские войска к Босфору на… плотах и заставить солдатиков штурмовать высоченные каменные укрепления с моря – даже без поддержки артиллерии. И тем не менее эта средневековая идея жила в умах наших отважных генштабистов и теперь, в преддверии века двадцатого! Они по-прежнему предпочитали делать карьеру, взбираясь на олимп военной славы по трупам русских солдат. И они так и не научились ни считаться с потерями, ни думать о том, как отнесутся к этому захвату в Европе, ни учитывать неизбежно возникающие после каждой войны новые проблемы и конфликты.

Витте вздохнул. Даже известный своими ультрапатриотическими взглядами Победоносцев, услышав, что готовят России военные, тогда перекрестился и выдохнул: «Помилуй нас Бог!» Но более всего Витте запомнились слова, которые услышал от прежнего министра иностранных дел Гирса:

– В России, да, пожалуй, и не только в России, вообще беда с военными, Сергей Юльевич, ибо они непременно хотят создавать события, вызывающие войну.

И вот теперь, похоже, создавалось как раз такое событие.

«Пора Покотилову в Пекин шифрограмму давать, – решил Витте, – пусть изыскивает деньги на взятки китайцам. Если не договоримся о мирной передаче нам Порт-Артура, будет беда…»

* * *

Граф Муравьев следил за мышиной возней Витте с ленцой старого опытного кота. Сергей Юльевич, этот молодой прекраснодушный мечтатель, и понятия не имел, насколько далеки его взгляды от реального расклада политических сил. А реальный расклад был суров и однозначен.

Во-первых, следовало полностью реализовать военно-стратегический потенциал корейского проекта Генштаба и под прикрытием лесодобычи на реке Тумань сосредоточить на корейско-китайской границе боеспособную и хорошо вооруженную армию. Нет, Муравьев понимал, что всю Корею России не получить, но внедриться до 38-й параллели было вполне реально.

Во-вторых, на Путиловском заводе давно уже ждала полевых испытаний новая партия дальнобойных орудий, и небольшой военный конфликт был бы оружейникам крайне удобен.

Ну а главное – граф Муравьев понимал то, что прекраснодушный мечтатель Витте понимать отказывался: Китай с его многомиллионным населением и превосходно отрегулированным государственным управлением всегда будет слишком опасным соседом. И другого способа раз и навсегда избавиться от такого соседства, кроме как разделить Поднебесную между цивилизованными державами, Муравьев не видел.

* * *

Когда буран закончился и есаул Добродиев начал поднимать отряд, обнаружилось, что казака по фамилии Шалимов в строю нет.

– Шалимов! – заорал есаул. – Где ты, мать твою?! Или все проср… не можешь?!

Казаки начали посмеиваться и переминаться с ноги на ногу.

– А ну все вместе… – строго сдирижировал Добродиев.

– Ша-а-ли-и-мо-о-ов! – с воодушевлением гаркнули казаки.

Но никто не отзывался.

– Я что-то не пойму, Никодим Федорыч, – подошел к есаулу уже испивший утреннего чаю Загорулько, – мы что – казака потеряли? Может быть, кто-нибудь видел, куда он пошел?

– Никак нет, Павел Авксентьевич, – нахмурясь, развел руками есаул. – Но вечером, когда спать ложились, был, это я точно знаю, сам проверял.

Загорулько обвел взглядом огромную, сверкающую под ясным зимним солнцем заснеженную равнину и недовольно цокнул языком. Если здесь вчера и были какие следы, то сегодня уже и не найти. Но бросать человека вот так, даже не попытавшись найти, он не мог.

– Прочесать всю округу на четверть версты, – мрачно распорядился он. – Может быть, он где ногу подвернул. Но первым делом проверьте сараи.

Казаки, недовольные тем, что приходится месить ногами снег, ворча, рассыпались в разные стороны, а офицеры сгрудились в кучку – перекурить.

– Господ офицеров тоже касается, – грозно повел бровями Загорулько.

Офицеры дружно чертыхнулись, но ослушаться не посмели, и Семенов, как и все остальные, покорно пошел искать заблудшую овцу. С трудом пробиваясь через снег, обошел стороной первый, уже обыскиваемый казаками сарай и заглянул во второй.

Снегу намело внутрь – по пояс, в основном через провалы в крыше, и, если честно, идти сквозь него не хотелось. Но Семенов представил себе, как пошедший по нужде Шалимов лежит где-нибудь в углу – без сознания, с вывернутой аж до затылка ногой, поежился, болезненно крякнул и двинулся вперед. Прошел около двух саженей, выбрался на относительно чистое место и замер. Прямо перед ним из снега торчала первая улика – уголок бумажного листа.

Поручик шмыгнул носом и брезгливо потянул за уголок двумя пальцами. Вытащил, отряхнул и обомлел. У него в руках, с двуглавым орлом вверху и расплывшейся синей печатью внизу, был выданный Энгельгардту в Петербурге специальный приказ Главного штаба. Согласно ему, каждый встречный офицер русской армии обязан был предоставить ныне покойному начальнику экспедиции всю возможную помощь.

Поручик глотнул, бросился разгребать снег и тут же остановился.

– Господи! Но как они у него оказались?!

Он помнил, что Шалимов примкнул к отряду там же, где он сам, – в Благовещенске. И это могло означать самое худшее, например, то, что Шалимов, получив от неведомых похитителей пакет секретных документов, теперь пытался доставить его в руки китайских властей. А буранную ночь для побега выбрал, чтобы не догнали.

«Но почему кружным путем? Почему они не передали бумаги китайцам сразу же, в Айгуне?»

Ответа не было.

Поручик знал, что не имеет права ни поставить в известность о найденном документе Загорулько, ни вообще передать этот документ кому бы то ни было, кроме русских консулов в Китае и, может быть, лично генерала Гродекова. Но впереди предстоял долгий путь по китайской равнине, где не то что консула – простое русское лицо не увидишь!

Нет, у него был выход: объявить начальнику экспедиции о своем возвращении в Россию и на свой страх и риск в одиночку тронуться назад, в Никольск-Уссурийский. Но Семенов представил себе, как это отразится на живущей лишь отчислениями от его жалованья Серафиме, и дрогнул.

«Энгельгардту все равно этим не помочь, – оправдывая себя, подумал он, – а мне сестренку содержать надо. А бумагу и рапорт я отдам, когда увижу первого же нашего консула».

* * *

После той безумной ночи Курбан совершенно точно знал, чего хочет от него Бухэ-Нойон, – жертв и еще раз жертв. Но это не должны быть просто жертвы; Человек-Бык хотел, чтобы жертвенная человеческая кровь постоянно орошала карту неведомой земли.

Курбан не понимал, зачем это нужно Бухэ-Нойону, но еще от бабушки твердо усвоил: с духами не спорят. Нет, договориться с ними возможно, но если уж они что-то решили, никакие компромиссы немыслимы.

Понятно, что повторить ту ночь и принести в жертву еще одного казака из русского отряда Курбан даже не думал – слишком уж велик риск. А потому он был вынужден неделями ждать. И вот когда на горизонте появлялось какое-либо поселение, он объяснял местным жителям, что эти вооруженные люди – не хунгузы, а личные гости императрицы. А затем, дождавшись, когда довольные казаки разойдутся по теплым землянкам или – если повезет – по фанзам с теплыми канами под рядами лежанок, приступал к делу.