Враг моего мужа - Лина Манило

— Может быть, всё-таки домой поедешь? Ну, что ты тут сидишь? Зачем мне охрана?

Низкий грудной смех вместо ответа. Саша опускает руку, выбирает новую травинку и, выплюнув предыдущую, прикусывает тонкий сочный ствол крепкими зубами.

— Хитрая какая, — отворачивается и смотрит куда-то вдаль. — Меня на эти штучки не возьмёшь. Велено сидеть, буду сидеть, пока Крым новое распоряжение не даст.

— Верный какой, надо же.

— А то!

Замолкаем. Я пытаюсь понять, куда Саша так внимательно смотрит, но впереди лишь виднеется розарий соседки Клавдии, да кусочек её дома, утопающий во вьющейся по красному кирпичу зелени.

— И сколько ты так сидеть собираешься? — предпринимаю новую попытку разговорить молчуна, но и она проваливается. — Бесполезно, да? Спрашивать тебя?

— Приятно иметь дело с понятливыми людьми, — его голос практически лишён эмоций, и я вспоминаю, как Саша вёз меня на базу и давал короткие отрывистые приказы.

Нервничаю, хоть и пытаюсь убедить себя, что для этого нет ни единой причины. Но сердце стучит так гулко, трепещет под рёбрами, а голос Крымского всё ещё звучит в ушах. Артур казался… уставшим. Разбитым каким-то. И это меня напугало больше его слов.

— Саша, можно вопрос задать?

Короткий взгляд, тишина в ответ, и это кажется разрешением. Ну что ж, может быть, ответит.

— Скажи, пожалуйста, а с Артуром всё хорошо?

Саша заламывает густую тёмную бровь и несколько мгновений сверлит меня пристальным взглядом. Я выдерживаю эту атаку, смотрю в его тёмные глаза. Пусть видит, что во мне нет злого умысла — действительно беспокоюсь.

— Сама всё увидишь, — и закрывает глаза.

— Приём окончен, да?

Саша усмехается, а я поднимаюсь на ноги.

— Кстати, ты не голодный?

Оживляется, открывает один глаз, а усмешка на губах превращается в улыбку.

— Будешь пирог? Он с клубникой, вкусный.

— С клубникой? — мечтательно, но я уже разворачиваюсь и ухожу в дом. Мне нужно чем-то заняться, пока Крымский не приехал. Так почему бы и не покормить своего охранника, раз он никуда не собирается уезжать?

— Злата, он вообще кто? — тётя Таня смотрит на то, как я отрезаю внушительный кусок пирога, а я закусываю губу. Вот как ей объяснить, кто такой Саша и почему он сидит на нашей лавочке, точно её клеем измазали?

— Он… он друг моего друга.

Чёрт, совсем неубедительно, но хоть примерно похоже на правду. Крымский — враг моего врага. Человек, с которым я провела ночь. Мужчина, рядом с которым я теряю голову. А Саша… пусть будет его другом, иначе запутаюсь в объяснениях.

— Злата, у тебя руки дрожат, — тётя Таня забирает у меня тарелку, отставляет её подальше и гладит меня по плечам. — Понимаю, что я тебе не мать, но ты мне как дочь. Честное слово, я люблю тебя очень. Господи, да мы с твоим отцом вместе забирали тебя из роддома. У меня нет никого ближе тебя, но лезть в душу мне не хочется. Но помни: ты можешь мне доверять.

Ну вот как без слёз это слушать? Но вместо того чтобы рыдать бессмысленно, обнимаю тётю Таню, звонко целую в щёку и недолго смотрю в светлые глаза. Какая же она всё-таки хорошая.

— Не переживайте, пожалуйста. Я взрослая девочка, у меня всё под контролем.

Вру, конечно, но и расстраивать никого не хочется. И тётя Таня, кажется, верит мне. Ну, либо так хорошо притворяется.

— Я пойду… покормлю человека.

— Иди, детка. Раз считаешь нужным, иди.

Саша удивляется, когда выношу ему пирог на круглой тарелке в розовый цветочек. Кажется, я шокировала его, но он быстро берёт себя в руки.

— Эм… мне, что ли?

— Нет, буду есть, а ты будешь смотреть на это. Конечно, тебе. Бери!

— Отравишь, наверное, — усмехается, но руку протягивает и забирает у меня пирог.

Снова присаживаюсь рядом, складываю руки на коленях и рассматриваю цветущие розы. Саша жуёт и нахваливает, а я думаю, что до встречи с Крымским осталось всего несколько часов. И, чёрт возьми, это почему-то так волнительно.

— Возле клуба машина осталась… на которой я приехала, — вдруг вспоминаю, а Саша хмыкает и стряхивает крошки на землю, очищает тарелку.

— Её уже там нет, — отдаёт мне тарелку, а я не знаю, куда её деть.

— В смысле?

— В прямом. Вернули на родину.

— Вы?

— Артур, — пожимает широкими плечами, а у меня непонятное тепло по сердцу разливается. — Он вообще… слегка на тебе помешался.

— Эм… что?

Саша вскидывает руки, будто бы отгораживается от меня, но на губах крошки и призрачная улыбка.

— Спасибо за пирог, — и, снова сложив руки на груди, откидывается на штакетины и закрывает глаза.

— Зря только кормила, — фыркаю и ухожу в дом.

Споласкиваю тарелку, ухожу в выделенную для меня комнату и сажусь на застеленную цветастым покрывалом кровать. Неужели Крымский действительно что-то ко мне чувствует? Ну, кроме похоти? Чудеса, в самом деле, чудеса. Не знаю, сколько так сижу, пока оживший мелодией телефон не выволакивает меня из царства размышлений.

Артур.

— Ты готова? — короткий вопрос, а голос всё такой же глухой и будто бы чужой. Что с ним, Господи? — Я уже еду, минут через двадцать буду на месте.

— Но сейчас ведь только семь, — замечаю, всматриваясь в зелёные цифры на экране электронных часов. — Ты говорил, что в девять приедешь.

— Получилось раньше освободиться, — мне кажется, Артур сейчас улыбается, но что можно понять, просто беседуя по телефону? Но хочется верить, что улыбается. — Ты мне не рада?

— Я… ладно, жду.

Нажимаю на красную кнопку, сбрасываю вызов, потому что сама не понимаю, какие у меня сейчас эмоции и ощущения. Всё так запуталось, стало таким сложным.

Отбрасываю в сторону телефон, подхожу к древнему монструозному шкафу и распахиваю дверцу. Там, за ней, зеркало в полный рост и я впервые за долгое время рассматриваю себя внимательно. Худая, рыжая, бледная. В простом белом платьице с зелёными листиками по подолу юбки. Отрезной лиф, в котором моя грудь кажется почему-то ещё больше. Тонкие, но ровные ноги, узкие лодыжки. Кручусь вокруг своей оси, рассматриваю себя и так и эдак, со всех сторон.

Когда-то Коля мне сказал, что моя хорошенькая мордашка — то немногое, что есть хорошего во мне. Я так поздно поняла, каким тираном и деспотом он был, так долго терпела психологическое насилие, совершенно не понимая, что с моей жизнью не так. А он… унижая меня постоянно, смешивая с дерьмом, уверял, что другого отношения не заслуживаю. Давил мою волю, уничтожал меня планомерно, а мне казалось, что вот именно так и должно быть. А после заваливал брендовыми шмотками, дорогими цацками, косметикой, словно это всё могло компенсировать всё, что он делал со мной.