Грехи Брежнева и Горбачева. Воспоминания личного охранника - Владимир Медведев

Если речь шла о ближайшем окружении, то все вопросы – кого приблизить, а кого отодвинуть – Брежнев решал сам, кандидатуры менее значительные подбирали ему помощники. Если же говорить о первых секретарях обкомов и крайкомов, то при назначении каждого из них приводили в кабинет Генерального секретаря.

Система назначения и снятия сбоев не давала. Тем не менее случались моменты, когда Брежнев чувствовал себя не совсем уютно. Хорошо помню, как он волновался перед тем, как отправить на пенсию КМазурова – первого заместителя Председателя Совета Министров СССР. Член Политбюро, депутат Верховного Совета СССР, Герой Социалистического Труда – весь набор званий и наград. Он очень помог Брежневу, непосредственно занимаясь осуществлением пражской операции в августе 1968 года. Что уж там произошло на самом верху – не знаю. Когда мы ехали из Завидова после охоты, Леонид Ильич из машины позвонил Черненко:

– Костя, у меня предстоит разговор с Мазуровым. Об отставке… Как лучше – пригласить к себе или…

Генерального беспокоило: Мазуров – довольно немолодой, но энергичный, вдруг откажется уходить! В результате перед пленумом, прямо в зале заседаний, Брежнев побеседовал с Кириллом Трофимовичем, уговорил его обратиться в адрес пленума с просьбой об отставке. Как обычно, все прошло гладко.

А если бы не согласился? Это практически исключалось. У власти было много способов наказать неугодного или, наоборот, поощрить послушного, пусть даже снятого с высокой должности. То же назначение чрезвычайным и полномочным послом – оно могло быть и поощрением, и наказанием: смотря в какую страну. Или знаменитая инспекционная группа в Министерстве обороны, там многие безбедно доживали свой век, сохраняя важные льготы и практически ничего не делая.

Я не исключаю, что, по чьей-то подсказке убирая Мазурова, Леонид Ильич хотел с какой-то стороны обезопасить себя. Как бы он ни доверял, например, Андропову, как бы ни прислушивался к его мнению, а заместителем к нему все же приставил надежнейшего С.Цвигуна, которого знал давно, еще по работе в Молдавии. Цвигун баловался разного рода литературными сочинениями, главной темой которых была бдительность органов КГБ, пограничников. Брежнев просил меня:

– Соедини меня, Володь, с этим, как его…

– С кем?

– Ну, с писателем…

– С Цвигуном?

– Да, да.

А Цвигун ему в конце любого разговора, прощаясь, говорил с улыбкой:

– Леонид Ильич! Граница на замке!..

Такие были шуточки.

Одним из близких людей и соратников Брежнева являлся Константин Устинович Черненко, они работали вместе в Молдавии, и с тех пор Черненко сопровождал Леонида Ильича до конца его жизни. Я застал Константина Устиновича в ту пору, когда он заведовал общим отделом ЦК КПСС. Этим он занимался и в Молдавии, то есть всю жизнь был аппаратчиком. Обращаясь ко многим на «ты», Брежнев тем не менее на людях называл соратников по имени-отчеству, к Черненко же всегда и при всех: «Костя, ты…»

Аппаратная служба не требовала особого ума, знания, опыт – это главное. Однако при всей казенности участок работы был важный, общий отдел ЦК готовил все материалы к заседаниям Политбюро, Секретариату. Совещания, встречи, проводы делегаций, практически весь рабочий календарь для Генерального секретаря составлялся общим отделом, сотрудники его ежедневно засиживались до 11–12 часов вечера.

Конечно, Черненко дело свое знал и, пока был здоров, успевал переваривать огромный объем информации, отличался трудолюбием, добросовестностью, исполнительностью. Когда стал физически сдавать, начались проколы. Брежнев отчитывал его:

– Ну, что же ты, Костя? Забыл?

Или:

– Надо же думать, соображать!

Черненко выходил из кабинета жалкий: лицо красное, руки дрожат.

Из окружения Генерального нельзя не упомянуть Андрея Андреевича Громыко. Он был дипломатом не только по должности, но и по натуре, я не помню, чтобы он хоть раз в чем-то возразил Генеральному. Громыко, по-моему, был удобен для всех.

Устинов, Громыко, Андропов, Черненко, Тихонов, Кулаков, Кириленко – по праздникам они приезжали на дачу в Завидово. Иногда бывал Бугаев – бывший личный пилот Брежнева, а затем – министр гражданской авиации. Когда Леонид Ильич был помоложе, он сам встречал гостей внизу. Позже Виктория Петровна просила меня:

– Володя, помоги пальто снять.

Я помогал им раздеться, за женами они ухаживали сами. Когда все собирались, я поднимался наверх:

– Леонид Ильич, все в сборе.

Бывал на даче и Алиев, пару раз он приезжал по делу отдельно ото всех.

Я не могу никого из этих людей назвать товарищами. На таком уровне товарищей не бывает. Товарищи по партии – да, то есть коллеги, соратники.

Позволю себе утверждать: Брежнев в людях разбирался достаточно хорошо. Во всяком случае, никто его не предал, как это было до него с Хрущевым и после него – с Горбачевым. И в рамках той системы подбора и назначения руководителей, которая существовала, повторяю, задолго до него, кадры подобрались сильные – Косыгин, Андропов, Устинов были людьми просто незаурядными. Другое дело, что они старели, многие теряли не только работоспособность, но и разум. При этом, не желая покидать насиженные места, удерживали в кресле и самого Генерального секретаря, терявшего разум вместе с ними.

Подобострастие и поддакивание Черненко стали принимать форму пародий. Однажды в кабинете Леонид Ильич завел разговор о том, что у него очень плохой сон, на что Черненко ответил своей обычной, ставшей потом знаменитой, фразой: «Все хорошо, все хорошо». Брежнев повторил: Уснуть ночью никак не могу». Черненко, к тому времени сам принимавший большие дозы снотворного и тоже разваливающийся, как и Генеральный, снова ответил, будто не слыша или не понимая: «Все хорошо». Брежнев вскипел, выругался и громко крикнул:

– Что ж тут хорошего? Я спать не могу, а ты – «все хорошо»!

Черненко словно очнулся:

– А-а, это нехорошо!

Слушая нелепый диалог, я едва удержался, чтобы не рассмеяться, хотя тут больше грустного, чем смешного. Черненко был уже секретарем ЦК КПСС, однако Брежнев по-прежнему относился к нему как к сотруднику общего отдела. Печальное было зрелище, когда, выходя из кабинета Генерального секретаря, Черненко просил меня зайти в кабинет Леонида Ильича и дать ему дополнительную информацию о мероприятиях, которые они только что обсуждали вдвоем. ‘Уточни, он все перепутал…»

Я заходил и как можно деликатнее уточнял распорядок дня на завтра: подъем во столько-то… Брежнев взрывался:

– Только что Черненко называл другое время, на два часа позже.

Тут же приглашалась референт Галина Дорошина, и мы выясняли, кто из двух склеротичных стариков все перепутал.

Самое главное даже не в болезнях дряхлеющих руководителей, а в том, что они пытались их скрыть. У Черненко были очень слабые легкие, он задыхался, с трудом не только ходил, но и говорил, выходил больным на работу. Кто сочтет теперь, сколько дней, месяцев, а может быть, и лет жизни он сократил себе, выезжая на охоту с Генеральным и часами высиживая там на морозе. Боясь отказом от охоты вызвать неудовольствие шефа, скрывал недомогание… Поистине: кресло дороже жизни.