Порок сердца - Ольга Минина

В палате сильно пахло лекарствами. Когда они заглянули, Папаген лежал и грустно смотрел в окно. Вид у него, в блеклой полосатой фланелевой пижаме, и правда был ужасно жалкий. Глаза стали огромными на похудевшем, обтянутом кожей лице. Завидев вошедших, он не смог скрыть радости, заулыбался во весь рот и попытался встать с кровати. Катя сразу же кинулась к нему:

— Геннадий Андреич, что вы! Лежите, не вставайте, вам нужно лежать.

— Я просто очень рад вас видеть. Ребята, ну зачем вы пришли, вы же вчера были. Не надо так часто меня навещать, вы ведь работаете, нужно больше отдыхать, а не к старикам ходить.

— Геннадий Андреич, ну зачем же так? — Катя слегка надулась. — Нам с вами приятно. Как вы сегодня?

— Намного лучше, чувствую себя отлично, врачи здесь — просто класс, особенно Дроздецкий, скоро меня на ноги поставят.

— Вас здесь, наверно, жутко кормят. Мы вот вам гостинцев принесли, вот бульон домашний, здесь рыба, здесь кефир, куда это положить?

Было видно, что старикан совсем расчувствовался от такой заботы и внимания, казалось, он вот-вот заплачет:

— Да не надо было так беспокоиться, я бы сам уж как-нибудь. Здесь персонал очень хороший, мне все помогают.

— Вы не стесняйтесь, — Катя начала говорить покровительственным тоном, который не терпел возражений, — звоните, если что-нибудь понадобится, я вам номер телефона оставлю — свой и Жени, вот здесь, на тумбочке.

— Ну ладно, — Женя решил снять со старика тяжесть высказывания бесконечной благодарности, — вы нам наконец расскажите, что вас так расстроило и спровоцировало приступ!

— Не хочу говорить об этом, потом расскажу.

— Ну уж нет, мы должны знать. Выкладывайте.

— Даже не знаю, с чего начать… Катя, когда ты мне сказала, что тебя с премьеры сняли, я очень расстроился. А потом думаю, чего сидеть сопли жевать, ну и позвонил Михалычу.

— Неужели Михалыч? — нахмурился Женя.

— Он самый. Хам трамвайный! Я ему и говорю, что же это ты слово не держишь, девочку мою обижаешь! А он сначала тихий такой был, а потом вдруг как разорется, что все его уже достали! Обвинил меня во всех смертных грехах. Намекал, Катюша, на нашу с тобой связь! Совсем люди совесть потеряли и всех по себе судят. Так вот повесил я трубку, прилег отдохнуть, а встать уже не смог — прихватило меня. Так ты меня, Катя, и нашла. Спасибо тебе, что старика не бросила.

— Да что вы, Геннадий Андреич, заладили, старикда старик! — Катя порывисто обняла Папагена. — Какой вы старик, да мы еще танцевать с вами будем. Нечего себя в запас списывать. А Михалыч…

— Только не смейте с ним связываться, я вас умоляю! Его Бог накажет.

— Милый Геннадий Андреич, все будет хорошо, вы только не волнуйтесь и поправляйтесь скорей, — сказала Катя и поцеловала учителя в лоб.

На выходе из больницы их ждал сюрприз — навстречу, загорелая и сияющая, шла Лена Павлова. Она была в платье, подчеркивающем ее беременность, и с удовольствием ловила каждый взгляд, брошенный на свой явно наметившийся живот. Она мило улыбалась:

— Какая неожиданная встреча! Какими судьбами?

— Привет, Лена! — Катя совершенно искренне обрадовалась. — Мы были у Папагена. А ты уже вернулась? Замечательно выглядишь, такая загорелая, посвежевшая!

— Да уж, там мне нервы никто не мотал! А что произошло с нашим pobre[25]стариканом?

— У него — инфаркт и микроинсульт, но сейчас он идет на поправку, ему намного лучше!

Лена задумчиво обвела взглядом холл больницы, а после в упор посмотрела на Женю, будто следующие ее слова предназначались ему:

— Dios mio![26]Уехала вроде ненадолго, а тут столько уже всего произошло.

* * *

Не успели они прийти домой после похода по магазинам и положить продукты в холодильник, как зазвонил телефон. Катя взяла трубку, и по ее лицу Женя сразу понял, что новости не принесут радости и веселья. Катя медленно положила трубку:

— Это из больницы. Папагену стало хуже. Они нам уже не первый раз звонят.

Около реанимации их уже ждали — там сидела Катина мама. У Ирины Александровны был подавленный вид, она даже как будто состарилась на несколько лет, несмотря на как всегда аккуратные волосы и макияж. Она поднялась навстречу дочери, нервно теребя в руках сумку. Катя же сразу стала вызывающе спокойна.

— Здравствуй, мама, давно не виделись. Какими судьбами? Кстати, познакомьтесь — это Женя, Женя — это моя мама Ирина Александровна.

— Здравствуйте, я вас как-то не разглядела тогда на лестнице — быстро бегаете. И совсем другим по голосу представляла, более взрослым, — произнося это, Ирина Александровна жестко глядела в упор на Женю, но потом как будто потеряла всякий интерес к нему. — Катя, давай зайдем в часовню, свечку поставим. У меня к тебе серьезный разговор.

Женя украдкой рассматривал Катину мать, ведь он впервые ее видел. Гром-баба, довольно высокая, ростом почти что с дочь. Выглядит неплохо, только вот челюсть тяжеловата, придает суровый вид. Ей бы децел похудеть и постричься, казалась бы помоложе, а то прическа дурацкая. Женя вспомнил, что Ирине всего тридцать пять, и внутренне содрогнулся, в его личной коллекции мелькали экземпляры и постарше. Перед глазами сама собой начала раскручиваться картина возможного секса с директором универмага.

Катя взглянула на Женю, словно ища его поддержки и защиты, он отвлекся от своих скабрезных мыслей, но решил, что не будет вмешиваться в семейные отношения:

— Катюха, ты давай, иди, иди. Я тебя здесь подожду.

— Хорошо. Мама, пожалуйста, если хочешь мне что-то сказать, не тяни резину.

— В часовне и поговорим.

Женя посмотрел им вслед, Катя один раз оглянулась и, как обреченная, последовала за матерью.

Часовня располагалась на первом этаже больницы, туда можно было пройти через холл, надо было только спуститься на первый этаж и пройти через левое крыло. Всю дорогу они прошли молча, не проронив ни слова. Войдя в часовню, они так же молча поставили свечки, и только после этого Ирина Александровна предложила присесть на скамейку для разговора. Она начала не очень уверенно, иногда прерываясь и замолкая:

— Катя, я тебе должна сказать что-то очень важное, прошу, не перебивай меня, мне и так очень трудно. Я в молодости тоже увлекалась танцами. В то время учиться у Геннадия Андреевича считалось очень модно и престижно, я тебе когда-то говорила, он руководил своей школой танцев. Гена уже был очень известный педагог и первый красавец в городе, а мне только стукнуло семнадцать. Так получилось, что мы…

— Я что-то подобное подозревала. Так вы были любовниками?

— Мы очень любили друг друга. Я залетела. Угу.