Достойно есть - Одиссеас Элитис

драматурга это словосочетание. Грифы-стервятники уже фигурировали в поэме.

Страны мира в цехах засекреченных… —реалистичный образ военной индустрии обращается картиной почти религиозного служения злу («ненавистное кормят чудовище»).

Будто стон из Аида извергнулся… – дохристианский Аид, справедливый бог загробного мира, и христианский Ад, олицетворение вечных мучений, обозначаются в греческом языке одним и тем же словом. Обыгрывая эту тонкость, Элитис обращается сразу к двум источникам, языческому и византийскому. С одной стороны, его строка восходит к Эсхилу, у которого Аид сострадает прикованному Прометею: «Чёрные недра гудят Аида / И стонут потоки рек священных / От состраданья» (Aesch. Prom., 432–434, перевод С. К. Апта). С другой стороны, этот стон можно истолковать как бессилие побеждённого ада, и такая трактовка сразу же отсылает к Роману Сладкопевцу: «Так возглашал ад, стеная» (44.9.1). Русскому читателю эти игры смыслов не столь очевидны, но увидеть в Аиде архетип подземного царства, применимый в том числе и к христианству, ему будет легче, чем преодолеть негативный оттенок слова «ад». Поэтому я перевожу здесь и далее как «Аид».

Черепичные кровли рассыпались… – ср. в четвёртом чтении: «…Сотряслись жалкие хибары вокруг, и во многих местах попадали листы толя, и стало видно, как вдалеке, за спиной у солнца, на коленях рыдают женщины посреди пустыря…» Материя рассыпается, как декорация, и обнажается судьба народа: в четвёртом чтении она выглядит трагической, а теперь – победоносной.

Тьму хватать и вывёртывать враз с лицевой наизнанку – преображать гибель в новую жизнь.

Овечий хлев – последнее в хронике исторических событий, пятое чтение посвящено Гражданской войне в Греции. Столкновения между коммунистическим Национально-освободительным фронтом (ЭАМ) и другими военизированными организациями начались ещё во время оккупации. Противниками коммунистов были в первую очередь коллаборационисты (т. н. «Батальоны безопасности») и националистические группировки. Вывод гитлеровских войск из страны, начавшийся летом 1944 года, сопровождался тяжёлыми боями между партизанами и коллаборационистами.

Освобождённая Греция вошла в сферу британского влияния, и правительство Г. Папандреу, сформированное в октябре 1944 года, полностью зависело от Лондона. Партизанская армия воспринималась британцами как «коммунистическая угроза»; было вынесено решение о её немедленном разоружении. 3 декабря при неясных обстоятельствах полиция и военные расстреляли протестную демонстрацию ЭАМ в Афинах, что привело к тридцатитрёхдневным боям, в ходе которых британцы произвели бомбардировки жилых районов. 12 февраля 1945 года правительство и командование ЭАМ подписали соглашение об урегулировании конфликта, но оно так и не было соблюдено. Поляризация сил нарастала. Курс правительственной политики неуклонно двигался к тому, что было охарактеризовано оппозицией как «монархический фашизм». Коммунисты, в свою очередь, начали создание новой армии на базе прежних партизанских отрядов. 31 марта 1946 года в стране должны были состояться парламентские выборы. Советское правительство рекомендовало Коммунистической партии Греции пойти законным путём и принять в них участие, но генеральный секретарь Н. Захариадис предпочёл в ночь с 30 на 31 марта начать вооружённые нападения на жандармерию. Эта дата считается началом гражданской войны, продлившейся три года и приведшей к большим потерям, чем бои на Албанском фронте. Жертвами её стало более 30 000 человек.

Все эти события Элитис описывает полубиблейским, полуфольклорным языком. Страна становится «овечьим хлевом», а народ – паствой, обречённой на заклание, и образ жертвенного агнца, часто появлявшийся прежде, обретает окончательную полноту. Крестные муки может претерпеть не только отдельный человек, но и община – коллективная, соборная личность народа. Строка «и не было слышно овечьего голоса, кроме как из-под ножа» вдохновлена словами пророка Исаии: «Он истязуем был, но страдал добровольно и не открывал уст Своих; как овца, ведён был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис 53: 7).

Плесницы – сандалии. По всей видимости, Элитис отталкивался от мифологического и фольклорного мотива «волшебной обуви» (крылатые сандалии Гермеса, которые надевал Персей, или сапоги-скороходы народных сказок), но здесь это волшебство служит злым целям.

Тридцать месяцев и три – тридцать три дня продолжались городские бои в Афинах зимой 1944–1945 годов. Гражданская война длилась более тридцати шести месяцев. Как и в «Бытии», Элитис ставит знак равенства между разными временными интервалами.

Обагрила мне душу кровь любви… – песнопение вновь обращено к Богородице, родине и свободе. Строфическая структура текста наследует византийским кондакам, и каждая строфа оканчивается характерным припевом (в византийской традиции его исполняли хором все прихожане). Слова этого припева – Далёкая Матерь  Неувядаемая Роза моя – основаны на тексте Великого акафиста: «Радуйся, отрасли неувядаемыя розго».

Бомбардирский трёхмачтовик – военный трёхмачтовый корабль для артиллерийского боя; такие корабли строились с XVII по первую половину XIX вв. Картина морского сражения снова напоминает о событиях 1821–1830 годов.

Раз июльским днём… – Элитис уже дважды упоминал июль в тексте поэмы. Любимый месяц поэта, в котором он видел время торжества света и солнца, фигурирует и в более ранних произведениях, чем «Достойно есть», и в более поздних – вместе с солнцем, морем, камнем и другими священными символами своей личной религии, Элитис пронесёт образ июля через всё своё творчество. В этом месяце, 17-го числа, греческая церковь празднует и память св. Марины.

Боже мой Ты меня возжелал… – это первое из стихотворений поэмы, в котором герой напрямую обращается к Богу, не используя иносказаний, намёков и обходных путей, и строй текста здесь как никогда близок к псалмам Давида. Первая строка вызывает в памяти стих «Я желаю исполнить волю Твою, Боже мой, и закон Твой у меня в сердце» (Пс 39: 9), и мотив непреклонности («Извинения я не просил / уговоров не принял») перекликается с продолжением того же псалма: «Правды Твоей не скрывал в сердце моём… не утаивал милости Твоей и истины Твоей пред собранием великим» (Пс 39: 11).

Отары деревьев веду я к объятьям Твоим… Холмы с крепостями и морские просторы с садами / на ветру закрепляю я… Я траву поднимаю… —герой исповедуется в тщетности своих усилий. Три образа, к которым он прибегает, обратно симметричны сотворению мира-человека из «Бытия». Герой пробует обновить мир, пересоздать его так же, как Логос созидал моря, сушу, холмы с крепостями, деревья и травы, – но всё, что он может сделать, оказывается уязвимым и иллюзорным.

Я камень мечу из пращи и он ударяет меня – возможно, Элитис вспоминает о поединке Давида с Голиафом: «И опустил Давид руку свою в сумку и взял оттуда камень, и бросил из пращи и поразил Филистимлянина в лоб» (1 Цар 17: 49), но в таком случае Давид и Голиаф у него – один и тот же человек, сражающийся с самим собой.

Спозаранку я страсти свои разбудил… – утренний пейзаж первых строк кажется мне исполненным того же самого настроения, что и последние части «Песни героической…»: «Походкой утренней ввысь по растущей зелени / Поднимается он, одинокий и