Начало звёздного пути - Александр Санфиров

После легкого завтрака Андрей Григорьевич куда-то засобирался. Он велел заложить дрожки, так как день обещал быть не особо холодным, а ехать ему было недалеко.

И вскоре он покинул особняк, велев кучеру ехать к дому самого известного стряпчего города Энска. Пробыв у стряпчего около двух часов, он вышел в прескверном настроении и отправился домой. За обедом он неожиданно для слуг потребовал на стол бутылку водки и, выкушав ее до дна, отправился на боковую. Встав часа через два, потребовал бумагу и чернила и уселся за стол, скрипел он пером долго, около него уже валялись несколько измятых листов, которые начинались одними и теми же словами:

Здравствуй, мой старый друг, Александр Христофорович…

Через три часа князь все же сочинил письмо, запечатал его и написал адрес, заканчивающийся словами: «его высокопревосходительству графу Бенкендорфу Александру Христофоровичу, лично в руки».

Утро наступило неожиданно быстро, Николка проснулся с тяжелым сердцем и лежал несколько мгновений, пытаясь понять, почему так тревожно на душе.

«Ах, да сегодня мы едем в Энск, и меня покажут князю. А если я сюда не вернусь, как же бабушка?»

И тут он вспомнил о Кате. Почему-то перспектива, что он никогда не увидит эту худенькую красивую девушку, опечалила его гораздо сильней, чем прощание с бабулей.

Он вскочил со своего лежака и стал торопливо одеваться.

Бабушка уже не спала, а стояла в углу перед иконами и неслышно молилась. Когда она посмотрела на внука, глаза ее были сухими.

– Иди, Николка, иди с богом, я уж не пойду тебя провожать, ежели Господь даст, свидимся мы еще. Нет, так вспоминай хоть иногда свою бабку, свечку в церкви поставь, когда помру.

Они обнялись, и Николка побежал на кухню, перекусить перед дорогой.

На дворе уже заканчивались сборы, Илья Игнатьевич малым отрядом не ездил, народу собиралась много. Николка, перекусив, забежал в вестибюль, чтобы оглядеть себя. Он был одет в поношенную одежду Вершинина, которая была коротковата, и выглядел он сейчас, как типичный бедноватый мелкопоместный дворянин.

В это время на втором этаже мадам Боже, встав цербером в дверях, тихо говорила Катеньке по-французски:

– Кати, я вас умоляю, пожалуйста, когда мы спустимся, ведите себя прилично и просто безразлично попрощайтесь, как это должна делать знатная дама с простолюдином.

Но Катя с мокрым от слез лицом шмыгала носом и только повторяла:

– Он уедет, и я его больше никогда не увижу, почему так несправедливо устроен мир, почему? Я никуда не пойду, не хочу, чтобы он увидел меня такой. Если он будет жить с князем в Энске, все сделаю, но упрошу папеньку, чтобы он купил там дом. Может, я там хоть иногда увижу Колю?

Мадам Боже оглянулась, не подслушивает ли кто их беседу, хотя она и велась на французском, и тяжело вздохнула.

«Ох уж эти девочки, самый плохой возраст, – подумала она, – еще год-другой и эта дурь вылетит из ее головы сама собой, нашла в кого влюбиться. Пусть мальчишка умен и красив, как бог, но в то же время нищий и безродный, и совсем не факт, что князь сможет сделать его своим наследником».

Мадам Боже была очень образованной женщиной для своего времени, и перед тем как отправиться в далекую северную страну, в какой-то мере пыталась изучить ее законы, и знала, что к незаконнорожденным детям в России относятся, скажем, не очень хорошо, и у князя не очень много шансов узаконить все, как положено.

Катенька так и не спустилась вниз, а просидела еще час у окошка, наблюдая в разрисованное морозом стекло, как уезжает, и возможно навсегда, ее первая любовь. Николка же такого чувства не испытывал. Он уже забыл обо всем, и сейчас все его мысли были там, впереди, как его встретит его истинный отец, что эта встреча ему принесет.

Санный поезд медленно двигался по занесенной снегом дороге, и Вершинин сразу понял, что они приедут в город только во второй половине дня. Поэтому он принял на грудь порцию вишневой наливки, спрятался в медвежью полость и задремал. Николке никто наливки не наливал, зимний кафтан у него был не особо теплый, поэтому, чтобы согреться, ему периодически приходилось спрыгивать с саней и идти рядом, через какое-то время ему становилось даже жарко, и он вновь плюхался на охапку сена в старых розвальнях, которые шли последними. Возница был неразговорчив и вообще старался не разговаривать с Николкой, у которого был очень неопределенный социальный статус, кое-кто его величал барчуком, а кто-то вообще никак, так что и возница старался лишнего не говорить. Поездка была неинтересной, вплоть до города тянулись поля, перемежаемые иногда лесом и кустарником. Ближе к Энску они проехали мимо постоялого двора. Но зря верховая охрана глядела на роскошные парные сани Вершинина, он так и не показал носа из-под медвежьей шкуры, и не приказал остановиться для отдыха.

Уже высыпали звезды на темно-фиолетовом небе, когда они въехали в Энск.

На въезде у заставы их проверил караул, и, отодвинув рогатки, пропустил в город. Когда обоз из шести саней и десятка охраны подъехал к тесовым воротам усадьбы князя Шеховского, уже совсем стемнело.

При первом же стуке в ворота, из-за них старческий голос посоветовал стучащим идти своей дорогой, а не то он спустит собак.

В ответ на это Вершинин рявкнул:

– Мишка, мать твою, быстро открывай, не видишь, что ли, кто приехал!

За воротами заскрипел засов, и они открылись. За ними стоял семидесятилетний привратник, которому было суждено оставаться Мишкой до самой смерти. Да он и сам, пожалуй, забыл свое отчество, которое никто никогда не произносил.

– Ваше благородие, Илья Игнатьевич, приехали! – заголосил он. – Вот радость-то какая, уж его светлость обрадуется до невозможности.

Обоз медленно въехал в обширный двор. Все принялись за привычное дело, а Вершинин, подозвав Николку, пошел вместе с ним к хозяйскому особняку.

Когда они подошли к парадному входу, его двери уже гостеприимно распахнулись, у дверей стоял камердинер князи с горящей свечой в подсвечнике.

Он степенно поклонился вошедшим гостям и сказал:

– Простите, ваши благородия, мы уже никого не ждали, и поэтому такой конфуз вышел.

Вершинин нетерпеливо махнул рукой.

– Хорошо, хорошо, пустое всё, скажи лучше, как его светлость Андрей Григорьевич поживает?

– Так неплохо поживает, – последовал ответ, – вашими молитвами, Илья Игнатьевич. Проходите, он вас в гостиной собирался ожидать.

– Так, Степан, вот этот молодой человек пусть пока поскучает, хоть в библиотеку его отведи, он книги любит читать, хе-хе. А я пока пойду с Андреем Григорьевичем посудачу, – распорядился Вершинин и пошел знакомой дорогой в гостиную, а Степан повел тенью следующего за ним Николку в библиотеку.

Они зашли в небольшую залу, и Николка увидел книги. От удивления и восторга он даже остановился и, открыв рот, оглядывал все это великолепие. Когда он впервые попал в библиотеку Вершинина, то ему показалось, что книг там бесконечное множество. Но сейчас, глядя на сотни книг, стоявших на полках, он понял, библиотека его хозяина крайне мала.